Читать «Слабина Большевика» онлайн - страница 42
Лоренсо Сильва
– Разумеется. Есть женщины, которым за пять тысяч приходится сосать вонючего пьяницу. А так никогда не узнаешь истинную цену вещам.
Глаза у Росаны заблестели.
– Твой отец был беден?
– Мой отец и сейчас беден, если ты считаешь, что беден тот, кто должен работать и платить налоги с каждой вонючей песеты, которую зарабатывает. Во всяком случае, я так считаю.
– Так, значит, ты – социалист.
– Кто тебе сказал?
– Отец говорит, что бедные – социалисты, потому что социалисты обещают им, что отнимут все у таких, как мы, не бедных.
– Ну и каша в голове у твоего отца.
– А кто же ты тогда?
– Я – большевик, – сымпровизировал я на ходу.
– А чего хотят большевики?
– Тебе не понять.
Росана нахмурилась.
– Попытайся объяснить. Я не глупая. И в восьмом сдавала двадцатый век.
– Мы, большевики, не из двадцатого века, а из девятнадцатого. И хотим мы – расстрелять таких, как твой отец, а потом расстрелять бедных, чтобы знали: все без исключения не имеют стыда и совести и потому не заслуживают спасения.
– Ты шутишь. Смеешься надо мной.
– Конечно, смеюсь. Я – никто и, кем бы ни был, перестану им быть, если ты меня попросишь.
– Ты – сумасшедший, поли.
– Ничего подобного. Просто у меня особое мнение по поводу того дерьма, которое бултыхается у людей в головах. Все это не стоит одной твоей слезинки, моя прелесть.
Она была сбита с толку, а я купался в ее чистейшем синем взгляде, проявляя, пожалуй, несколько большее воодушевление, чем следовало бы мужику тридцати с лишним лет перед пятнадцатилетней девчонкой на скамейке в общественном парке. Она отвела глаза и обхватила руками коленку. И этот жест не был мне безразличен. За эти ноги я способен был отправиться к своему зубному врачу-аргентинцу и выслушивать его нотации, способен был своевременно относить пустые бутылки и банки в предназначенные для этого контейнеры и даже подвесить к поясу сотовый телефон.
– Это комплимент? – спросила она.
– Я не говорю комплиментов. Я признаюсь или ухожу.
На мгновение мне показалось, что она покраснела, но, наверное, то был обман зрения. Она выпустила из ладони прядь и смотрела на меня, опершись подбородком на хрупкий кулачок.
– Этот галстук не так хорош, как вчерашний.
– Могу снять, если тебе не нравится.
– Давай.
Я развязал галстук, сложил его и сунул во внутренний карман пиджака.
– Так лучше?
– Да. Ты моложе, чем я думала. На шее нет морщин.
– Морщин у меня нет нигде. А вот седина есть.
– Почти незаметно.
– Мне все равно, пусть и заметно. Ничего нет смешнее мужчины, который мажется средством для роста волос или закрашивает седину. Твой отец красит седину?
– Мой отец лысый, как яйцо.
– Ну, конечно, мне следовало догадаться. А чем занимается твой отец?
– Он архитектор.
– А мать?
– А мать – никто. Играет на пианино и говорит по-французски. По-моему, только это и умеет.
– У твоей матери есть время, чтобы скучать, Росана. Следует уважать тех, у кого есть время для скуки. Оттуда выходят мудрые.
Росана помотала головой:
– Это не про мою мать. Ее даже прислуга иногда не принимает всерьез.
– Она мне по душе. Мне больше нравятся люди невезучие.