Читать «Плерома» онлайн - страница 20

Прошло минут с двадцать, и из-за «женской» перегородки выглянул деловар Куницын. Сыто зевая, сказал.

— Эй, Чех, Кузя, давайте на смену, а мы тут в тамбур покурить.

Вадим остался в купе один. Продолжая чутко и даже как-то теперь уж, обреченно прислушиваться. Было понятно, что следующая «очередь» его. Тут поднял голову Сурин, и, глядя на взволнованного солдатика мутными, нездешними глазами, попытался вытереть лицо тыльными сторонами ладоней, лицо у него было скользкое, будто облитое водой из бутылки.

За ближайшей стенкой что-то двигалось, сопело, взлетали тупые смешки.

Прапорщик вытер глаза тыльными сторонами ладоней и открыл рот:

— Пройдя меж пьяными… дыша духами и туманами, она садится у окна… Шиповник так благоухал, что чуть не превратился в слово.

Невидимые жуткие чудеса за стенкой продолжались. Вадим с ужасом наблюдал за работой щербатой прапорщицкой пасти.

— …Года проходят мимо, все в облике одном, предчувствую тебя… лежала раздвоивши груди, и тихо, как вода в сосуде, стояла жизнь ее во сне.

Появился Куницын, удовлетворенно покряхтывая, уселся рядом, хлебнул винца, рассказал, какими гигеническими приемами воспользовался в тамбуре во избежание венерических последствий.

— И к вздрагиваньям медленного хлада ты понемногу душу приучи, чтоб было здесь ей ничего не надо, когда оттуда ринутся лучи.

— О, Чех освободился, ну, пойдешь? — спросил Куницын.

С громадным трудом, отчего у него даже искривился рот, Вадим помотал головой.

— Брезгуешь, а зря, такие цыпахи.

Барков был благодарен ему за такую трактовку его решения.

— Но что есть красота, и почему ее обожествляют люди?

Тут надо пояснить, что, конечно, на самом деле филолог Сурин никаких стихов не читал. Он, наоборот, затеял настолько ядреную матерную атаку, что на фоне кошмара, творившегося за стенкой, дать ее просто «один к одному», это было бы все равно что писать черным по черному. Пришлось сработать от противного. Последнее его ругательство перед потерей прапорщиком сознания выглядело так.

— Я свеча, я сгорел на ветру, соберите мой воск поутру.

В Москве дембель решил притормозить свое стремление на родину. По официальной версии, для того, чтобы познакомиться с достопримечательностями столицы, Раз уж все равно в ней оказался, а на самом деле ввиду крепнущего страха — а вдруг, даже за эти два года позорная слава его в родном Калинове не полностью рассеялась. Заявился в общагу к Бажину, в ту самую комнату, из которой впоследствии выпустил рой фотографических уродов. Бажин не слишком ему обрадовался. Но сосед его отсутствовал, и жалеть для друга койку он не посмел. Очень быстро, после первых трех бутылок «Токая» от магазина «Балатон», Вадим почувствовал, до какой степени стали они разными людьми. И не удивительно — два года ехали по разным дорогам в разные стороны. Математический юмор Бажина и сбежавшихся на дармовую выпивку его дружков, был пограничнику непонятен. Его казарменные зарисовки и приколы ему самому показались настолько неубедительными в присутствии высоколобой братвы, что он даже не решился с ними выступить. Единственной точкой соприкосновения их, столь различных, миров была армейская байка про «от забора до обеда». Это сейчас она есть общее место, избитая острота, затертая шутка. А в те годы она только-только всплыла из тех глубин народа, где и рождаются анекдоты и поговорки. Молодые математики считали, что привезли ее с военных сборов, и носились с нею, как с ротной песней. Настоянный идиотизм армейских буден в одном флаконе с глубокой философской мыслью. По крайней мере, в таком духе высказался один из любителей дармового «Токая». Еще Вадим узнал по ходу разговора, что есть сейчас в университете молодой «гений» по фамилии то ли Черногоров, то ли Черноморов, всерьез решивший дать строго научное решение проблемы. Математики заразительно хохотали, массивный Бажин ухмылялся в редкие и длинные усы (зачем отрастил?). «Он говорит, что там пробка от бездонного источника энергии, почище термояда и гелия три». Армейский гость улыбался тоже, довольный тем, что хоть в этот момент не выпадает из компании.