Читать «Сколько будет 2+2?» онлайн - страница 95

Точно так же, как и никакая частнонаучная дисциплина решительно немыслима вне постоянного тесного взаимодействия с ней. Все это мы уже могли видеть уже по ходу наших рассуждений.

Вспомним. Уже в самом начале мы обнаружили, что любая, даже самая бесхитростная, интеллектуальная операция может быть выполнена нами только в том случае, если у нас существует система каких-то общих представлений об окружающем нас мире. Если бы ее у нас не было, мы были бы не в состоянии сделать ни одного (жирно подчеркнем: не только верного – вообще никакого ) суждения ни об одном предмете; именно и только эта система служит залогом любой частной истины.

Точно так же ни одна научная дисциплина не в состоянии развить ни одно свое построение, не опираясь на выводы, выходящие далеко за пределы ее непосредственного предмета изучения. Так, например, искусство землемерия существовало и в Междуречье, и в Египте, но «царицей наук» геометрия стала только благодаря обращению к самым общим представлениям о мировом пространстве. Мы так до сих пор и называем эту впервые рожденную в античности систему взглядов «евклидовым» пространством. Кстати, не следует путать те постулаты и аксиомы, которые вводит Евклид, с его воззрением на мировое пространство. Сама система аксиом базировалась на интуитивном, лежавшем куда глубже формализованной мысли античного геометра, представлении. Впервые же научное определение евклидовому пространству дает только Ньютон в своих знаменитых «Началах». В средней школе мы не задумывались о связи доказываемых нами теорем с мировым пространством. Все это потому, что ни одна из них прямо не содержала в себе никаких ссылок на него, но тем не менее вне интуитивных представлений о трехмерном евклидовом пространстве мы не в состоянии утвердиться в истинности ни одного частного геометрического построения. Законы Ньютона сами по себе также не содержат в себе ни определений пространства, ни определений времени, ни определений движения. Но вне общих представлений об этих сложных и таинственных материях они полностью теряют весь свой смысл, – именно это обстоятельство и заставило его дать им формальное определение. Все это применимо и к выводам теории относительности, перевернувшей многое в откристаллизовавшихся взглядах на них. Но ведь и пространство, и время, и движение долгое время были предметом именно философии; только благодаря Ньютону и Эйнштейну они стали предметом физики.

Кстати о движении: ведь и Ньютон, и Эйнштейн судили только о движении в пространстве, между тем движение отнюдь не сводится к одной только механике. Механическое перемещение в пространстве – это только одна, наверное, самая простая ипостась этого сложного многомерного начала. Ведь и зарождение жизни, и биологическая эволюция, и собственно человеческая история – все это тоже движение. Усилие аналитической мысли, которое сопровождает прочтение данного текста, – это тоже движение. Но эти его аспекты, разумеется, ни в коей мере не поддаются описанию ни в терминах физической механики, ни в терминах математики, ни в терминах любой другой частнонаучной дисциплины. Поэтому и по сию пору движение в целом остается неким запредельным и для физики, и для математики и для любой частнонаучной дисциплины предметом. А значит, по сию пору оно остаётся предметом, главным образом, философии.