Читать «Книга русских инородных сказок» онлайн - страница 82
Макс Фрай
Полежаев напугался:
— Я, — говорит.
— А где оно?
— Кто?
— Да бубен.
— А вон на холодильнике лежит.
Посмотрела милиция на бубена, повертела, побрякала.
— А кроме бубена, — говорит, — ничего не находили?
— Ничего. А что?
— А из дома культуры вафельной фабрики инструменты украли. Бас-балалайку, три домры, металлофон и баян.
— А при чем же здесь бубен? — спрашивает Полежаев.
— Бубен ни при чем, — говорит милиция, — но для порядку надо проверить. Мало ли.
И ушла.
Остался Полежаев опять один с бубеном. Черта на шкапе, и того нет, только кожура от фрукта помело на столе валяется.
Пошел опять в редакцию. Дай, думает, попрошу за бубена сто рублей, и ладно. Не березовские небось, нам сто рублей — и то деньги. Взял на всякий случай бубена в сумку — вдруг что. А редакция говорит:
— Поздно, товарищ. Мы теперь только объявления сексуального характера печатаем. У вас которого характера?
— У меня бубена продать.
— Бубена нам неинтересно, — говорит редакция. — Вот если бы у вас была женщина надувная или там гей-видео.
— А вам самим бубена не надо? — говорит Полежаев. — Им когда нежишься, можно по заднице хлопать, оно вроде как сексуальное тоже.
Прогнали Полежаева из редакции.
* * *
Запаршивел Полежаев, заскучал. Опять к цыганам сходил, опять черта видел. Черт теперь не со шкапа, а из телевизора смотрел. То про Хаттаба говорил, то про Буша, а то про поддержку отечественного автопрома. Один раз из-за черта вроде Путин проглянул, да тут же исчез.
С чертом не так скучно было. Полежаев ему на бубене играл, черт, бывало, пел. Зычно так, с душой. «У нее глаза — два брильянта в три карата». Полежаев раз заплакал даже, больно красиво было. Потом в просветлении взял словарь, посмотрел — маленькие какие-то глаза получаются. Оно и то — черт ведь.
Сволочь.
Цыгане Полежаева узнавать уже стали. Поясок от куртки вернули, не надо, говорят.
А однажды проснулся Полежаев, видит, а бубена нету.
В шкапе смотрел, в холодильнике, под диваном и в туалетной комнате — нигде нету бубена.
И умер.
А потому это смерть его приходила.
Максим Кононенко
ДЫМ
Все, конечно, делали вид, что ничего не происходит, пока этот парень в утренних новостях не сказал, что с набережной Москва-реки уже не видно башен Кремля. Ну, не видно и не видно — мало ли чего не видно. У меня вот под окнами тоже было видно только школу. Больше ничего. Школа, а за ней — серый туман. Дым.
Я допивал свой утренний кофе, смотрел в окно, как несчастные школьники бегают стометровку, кашляя и отплевываясь от дыма, и в это время тот парень сказал по телевизору про Кремль.
«Ничего удивительного, — подумал я. — В таком дыму еще и не то потеряется». Дым над Москвой стоял уже месяц с лишним, но в последние три дня все стало значительно хуже, чем даже в семьдесят втором году. Но виду не подавали, нет. Подумаешь, торф тлеет на осушенных болотах. Подумаешь, лесные пожары. Леса много, весь не сгорит. В Америке и похуже бывало.
Последние три дня все десять миллионов человек сидели при закрытых окнах, только по необходимости отпирая на пару секунд двери своих домов, чтобы, набрав побольше воздуха, нырнуть в густой кисельный дым. Его хотелось потрогать. Протягиваешь руку — а он ускользает. Хватаешь — а его нет.