Читать «Последнее лето» онлайн - страница 353

— Пока неохота.

— А я, после вчерашнего, ночью, чтобы заснуть, стакан водки хлопнул… — сказал Прокудин. — Значит, не будешь обедать?

— А чего ты беспокоишься? — спросил Синцов.

Совместные поездки с Прокудиным давно поставили их на товарищескую ногу.

— Да тут приказано послать Саватеева посмотреть обстановку, — кивнул Прокудин на синюю стрелу, — а он где-то в дороге, еще не вернулся. Потому и спрашиваю, — думал, перекусишь и поедешь. Если, конечно, в себя пришел… Вообще-то не собирались тебя сегодня трогать, думали завтра с утра в работу включить…

— Почему завтра? Раз надо, поеду сейчас, — сказал Синцов, подумав про себя, что здесь, в оперативном, надолго не задержится. Пока бои — вакансии почти всякий день, а Бойко слов на ветер не бросает. После всего, что обрушилось на голову, хотя бы одно это желание — пойти в строй — должно все же исполниться…

27

И пятого июля, когда до передовой докатилось известие о гибели командарма, и еще несколько суток после этого полк Ильина продолжал воевать в лесах, восточное Минска. Столица Белоруссии была уже освобождена, а здесь, в лесах, все еще домолачивали остатки так и не прорвавшихся на запад немецких армий.

В оперативных сводках писали про успешные бои и каждое утро сообщали фамилии взятых в плен немецких генералов. Но как бы хорошо ни выходило в общем и целом — а полк есть полк, — трудились днем и ночью, и каждый день теряли людей, и не только наступали, а и контратаки отбивали. И один раз насмерть стояли, но не дали немцам прорваться на участке полка. Несколько противотанковых орудий было раздавлено прямо на позициях, и заместитель командира полка Василий Алексеевич Чугунов погиб под танком на командном пункте батальона. Все висело на волоске и у нас и у немцев. Но наш волосок оказался крепче.

Пленных за эти дни лесных боев сдали в тыл под расписку больше, чем личного состава в полку. А личного состава осталось негусто, особенно в ротах. Первые дни наступления шли во втором эшелоне за чужой спиной, по готовому, а последние пятнадцать суток все время сами — грудью.

Настроение у Ильина было хорошее, но усталость большая, и есть от чего. Если б посадить его за стол и заставить, пока не забыл, записать подряд все, что делал, не хватило бы самой толстой общей тетради.

Трудолюбивый Ильин мог работать без остановки и считал это в порядке вещей: нетрудолюбивому человеку на должности командира полка делать нечего! Но и такую испытанную на войне, безотказную машину, как он, иногда, казалось, вот-вот заест. Один раз во время разговора по телефону с комбатом у него вывалилась из рук трубка. Не то заснул посреди разговора, не то впал в беспамятство. Через два часа отлежался, поднялся и так и не мог вспомнить, как все вышло.

Немцы — противник такой, его и при последнем издыхании шапками не закидаешь!

В наступлении, по сути, не ночевали, каждую ночь — вперед и вперед. Начать вспоминать — не вспомнишь, когда спали. Спали, конечно. Один раз на рассвете прямо во ржи заснули; другой раз — среди дня, как говорится, в паузе. День был жаркий и место открытое, ржаное поле — в Белоруссии вообще много ржи. Ильин лег в старый окоп, оставшийся еще с сорок первого года. Ординарец приволок почерневшей соломы из прошлогоднего стога и на дно подложил и сверху поперек окопа прикрыл, чтоб не пекло. И, как на грех, только Ильин замаскировался и заснул, приказав через час разбудить, явился майор из штаба корпуса уточнять положение полка. Вместо часа — пять минут сна, и вид не сказать, чтоб умный, когда вылез из-под этой соломы.