Читать «Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи» онлайн - страница 4

Вот и случай с рабочей демонстрацией, из-за которой будто бы выслали из Москвы Константина Жукова, выглядит не очень убедительно. С чего вдруг пожилой мастер-сапожник (в 1906 году ему было сильно за шестьдесят) будет вместе с пролетариями идти на демонстрацию против царя? Его дело — заказы повыгоднее искать да выполнять получше и побыстрее. Оттого что в стране будет конституция, сапоги себе люди чаще шить не станут. К тому же, как установил А.И. Ульянов, в списках жителей Малоярославецского уезда, высланных из Москвы на родину по политическим причинам, Константина Артемьевича Жукова нет. Куда правдоподобнее выглядит версия, что вида на жительство в столице Константин Жуков лишился по пьяному делу — из-за драки или какого-то иного проступка. Может, и в больницу попал после потасовки. Тем более что, по воспоминаниям Георгия Константиновича, сам руку имел тяжелую: «…Бывали случаи, когда отец строго наказывал меня за какую-нибудь провинность и даже бил шпандырем (сапожный ремень), требуя, чтобы я просил прощения. Но я был упрям — и сколько бы он ни бил меня, терпел, но прощения не просил.

Один раз он задал мне такую порку, что я убежал из дому и трое суток жил в конопле у соседа. Кроме сестры, никто не знал, где я. Мы с ней договорились, чтобы она меня не выдавала и носила мне еду. Меня всюду искали, но я хорошо замаскировался. Случайно меня обнаружила в моем убежище соседка и привела домой. Отец еще мне добавил, но потом пожалел и простил».

Нет, никак не походил Константин Жуков на потенциального участника революционной демонстрации. Если обратиться к каноническому произведению социалистического реализма — роману Горького «Мать», то отец маршала скорее напоминает изображенных там «темных рабочих», на которых еще не упал живительный свет марксистского учения, — пьяниц и дебоширов, бьющих смертным боем жен и детей.

А быть может, все было еще проще. Состарился Константин, тяжело ему стало поспевать за ритмом столичной жизни. Работать с прежней скоростью и сноровкой уже не мог. Заказчиков стало меньше, заработков перестало хватать на более дорогую московскую жизнь. Вот и подался в родную деревню. И в единственной сохранившейся автобиографии, написанной в июне 1938 года в связи с назначением заместителем командующего Белорусским военным округом, Георгий Константинович ничего не говорит о высылке отца из столицы. Он написал о родителе только, что тот «30-35 лет работал в Москве, под старость работал в крестьянском хозяйстве до 1921 года» (года смерти Константина Жукова). И ни слова об участии в мифической демонстрации.