Читать «В землях опустелых (В краю чужом; В краю уединённом)» онлайн

Харлан Эллисон

В землях опустелых

Стоит, объяв скалу всем телом,

Близ солнца в землях опустелых, Лазурным миром взят в кольцо

Лорд Альфред Теннисон

На Большой Сырт опустилась ночь, и Петерсон это знал. Он был слеп — и все же знал, что спустилась марсианская ночь. Стихли скрипки сверчков. Сияние солнечного тепла, что весь день его согревало, рассыпалось; становилось зябко. И вопреки слепоте он чуял приход теней, живших здесь с незапамятных времен.

— Претри, — позвал он шепотом, и эхо из лунных долин отозвалось: «Претри, Претри, Претри…», перекатываясь и затихая почти у подножия небольшой горы.

— Я здесь, старик Петерсон. Чего ты хочешь от меня?

Петерсон в пневмораке расслабил мышцы. Он вдруг почувствовал, как напряженно ждал. И дождался.

— Ты в храме был?

— Был. Молился много оборотов через три цвета. Много лет прошло с тех пор, как Петерсон последний раз видел цвета. Но он знал, что в религии Марса цвета были основой.

— И что предсказал тебе Благословенный Джилка?

— Завтрашний день заключен в чаше памяти дня сегодняшнего. И многое другое.

Шелковые обертоны чуждого голоса несли покой. Петерсон никогда не лицезрел воочию высокого и невообразимо древнего джилкита, но его скрюченные пальцы не раз ощупывали безволосую каплевидную голову марсианина и «видели» глубокие круглые впадины, где горели углями глаза, вздернутый нос и узкую щель безгубого рта. Петерсон знал это лицо как свое собственное, со всеми морщинами, мешками и шишками.

И еще он знал, как стар джилкит. Так стар, что его земные годы человеку не счесть.

— Ты слышишь приближение Серого?

Претри набрал полную грудь воздуха и хрустнул костями, опускаясь на ступеньку рядом со старым человеком в пневмораке.

— Он идет, старик, но идет медленно. Будь терпелив.

— Терпелив! — задумчиво хмыкнул Петерсон. — Терпения-то у меня хватает. Полно терпения, а больше, пожалуй, ничего и нет. Когда-то еще и время было, да все почти вышло. Идет, говоришь?

— Идет, старик. Время. Надо просто ждать.

— Как там голубые тени, Претри?

— В лунных долинах густы как мех, старик. Ночь идет.

— А луны вышли?

Широкие ноздри шумно выдохнули, и голос ответил:

— Еще нет. Тайсеф и Тиэи обе за горизонтом. Быстро темнеет. Быть может, этой ночью, старик.

— Быть может.

— Наберись терпения.

Когда-то Петерсон не был терпелив. Когда играла в нем молодая горячая кровь, он подрался со своим отцом — баптистом секты Пресби — и сбежал в космос. Ни в Бога, ни в черта не верил тогда Петерсон, ни в прочие окаменелости Всецеркви. Потом поверил, но тогда — нет.

Он сбежал в космос, и время щадило его. Он старел постепенно, не болея, как стареют люди в темных пропастях между шариками грязи. Он видел смерть: умирали те, кто верил, и те, кто не верил. И со временем он понял, что одинок и что наступит однажды день, когда придет за ним Серый.

Он был одинок всегда; и когда не мог больше водить через космос большие корабли, он ушел.

Ушел искать себе дом, и круги скитаний вынесли его к началу пути. Петерсон вернулся на Марс, где был молод, где родились его мечты, на Марс, потому что дом человека там, где он был молод и счастлив. Он пришел домой, где теплы дни и нежны ночи. Домой, где люди каким-то чудом не пустили свои корни из бетона и стали. Вернулся в дом, который не изменился со времен его счастливой молодости.