Читать «Седьмая часть тьмы» онлайн - страница 83

Через нее проходила вся работа - документы, имена, явки.

Неужели?

Бесконечные мытарства, месяцы, когда в партийную кассу поступали гроши, и за каждой монеткой следили десятки жадных, завистливых глаз, следили - кому? Всегда находились обремененные детьми, хворями, только с каторги, всем деньги нужны были в первую, в самую первую очередь, взять что-нибудь на себя, хотя бы на бумагу и чернила, значило вызвать грызню, свару, от него ждали полного, бесплотного аскетизма, самоограничения чрезвычайного, неземного, но даже тогда, в самых стесненных обстоятельствах, Надя устраивала жизнь сносной, находились средства и на квартиру, и на поездки, не говоря о столе и мелочах. Он приписывал это ее таланту хозяйки, умению выгадывать, экономить.

С самого начала?

Всю жизнь?

Листок календаря загорелся. Он отнес его к раковине и держал, пока не опалил пальцы.

Запах гари. Пепел.

Надя часто переписывала набело его материалы для радио, порой меняя слова, целые фразы - "так доходчивее, проще", и он соглашался, не желая обидеть, часто и вправду выходило лучше, слог его был дурен, он знал это за собой. Условный код? Охранке?

Пламя забилось, тихонько фыркнуло и погасло. Выгорел спирт. Где новый достать?

Лернер развернул лист отречения. Стандартная форма, "целиком и полностью поддерживая непримиримую борьбу государства с врагами народа, заявляю…". Формальность. Наивные, глупенькие люди полагают, что красивый жест что-нибудь изменит.

Щепа в затылке начала прорастать. Он поднял руку пощупать, настолько боль была явственна, но рука упала с полпути, опрокинув кружку, и остатки давешнего настоя растеклись по столу, Лернер дернулся спасти бумагу, но тело не послушалось, завалилось набок, и он начал падать, долго, не на пол, а куда-о в колодец, бездонный и темный, ощущая себя легким, невесомым; подняв лицо, он увидел наверху кусочек неба, яркого и голубого. Кусочек стремительно превращался в блюдце, пятачок, грошик, в маленькую звездочку, единственно и видную из колодца, из его холодной сырой бездны.

Потом исчезла и она.

27

Свет назойливо ползал по лицу, щекоча и покусывая мелкими муравьиными жвалами, беспокоя, тревожа. Вот-вот заберется под веки.

Вабилов зарылся в подушку. Стало еще хуже - сотни буравчиков принялись ввинчиваться в воспаленную кожу лица.

Он повернулся набок, осторожно, опасливо приоткрыл веки. Зря боялся: свет оказался слабым, едва пробивавшимся из-под зеленого абажура настольной лампы. Стены, постель выходили даже приятными, но руки стали руками трупа, недельного мертвеца. Он пошевелил пальцами. Они отозвались нехотя, лениво.

Пережидая, пока шипучка бурлила и пенилась в мышцах затекшего тела, Вабилов пытался вспомнить, где он и когда он. На Острове? Совсем непохоже. Тогда где?

Он сел, откинул одеяло. Пижама незнакомая, бумажная и новая. Вабилов попробовал подняться. Ноги держали, онемелость прошла. Двери, интересно. Одна - закрыта, он подергал ручку. Зато другая привела в ванную. Весьма, весьма кстати.