Читать «Во власти дьявола» онлайн - страница 45

Нам следовало бы знать, что ненависть — цемент, скрепляющий крепче любви, и что, строя заговор против Пурвьанша, мы только сильнее укрепляем узы, которые нас связывают. Звонить в Лос-Анджелес только ради того, чтобы двадцать минут изрыгать яд на этого человека, — разве эта ребяческая выходка не была знаком нашего отчаяния и отвращения? Обнаружив, что мать живет по указке Пурвьанша и бегает за ним как собачонка, Алиса чувствовала то глубочайшее раздражение, то тоскливую, не лишенную нежности жалость, точно они поменялись местами и Мария-Ангелина теперь сама превратилась в ее ребенка. Возможно, понять свою мать она не могла, но старалась найти ей оправдание, полагая, что всегда следует искать причины, по которым все произошло, почему человек оказался на краю пропасти. А я соглашался с ней. Нам были выгодны любые доводы, которые мы приводили себе, обвиняя Пурвьанша, — каково преступление, таков и суд! Нельзя было ждать от нас беспристрастности!

Ведь, если подумать, почему мы решили, что имеем право судить мадам Распай? Пусть мы не знали, какой извилистый путь привел ее к этому падению, но дорогу ей указала любовь. Всепожирающая страсть — ненасытная, дикая, выдуманная ею самой, — в которой и заблудилась несчастная женщина. Но все же — это была любовь! И так ли уж важна была жестокость ее заблуждений, если она коренилась в чистом даре самопожертвования? Даре, дошедшем до крайних пределов отказа от самой себя. И что значит стыдливость перед лицом такого самоотречения? Святая Тереза Бернинская, а почему бы нет?

Но Пурвьанш, он, палач, — какие смягчающие обстоятельства могли бы сгладить его вину? Он воспользовался любовью женщины и постепенно привел ее к бездумной покорности. Это давало ему некое удовольствие, маниакальную радость ума. Казалось, гипертрофированно-болезненная гордость не позволяла ему ни минуты усомниться в правомерности его высокомерия. Хуже того: он пожелал угостить Алису зрелищем материнского падения, чтобы извлечь из него еще более тонкое и редкое наслаждение. Трудно было бы представить себе более мерзкий сценарий.

Мы вернулись в театр Пурвьанша, заставив его изрядно помучиться ожиданием. Мария-Ангелина все так же ухаживала за ним в его кабинете, а он жаловался на жизнь, лежа на диване. Насколько это было игрой, чтобы разжалобить любовницу и заставить ее прислуживать себе? Она принимала все его капризы, ходила за водой, — «нет, я хочу есть», а когда появлялась тарелка с едой, он швырял ее через всю комнату.

— Не стоит сердиться на него, — прошептала мадам Распай, когда мы вошли. — Он без ума от этой девушки, он даже заболел от этого.

— А у нас есть новости о Софи, — звонко объявила Алиса.

Он живо оторвал голову от подушки.