Читать «А где же третий? (Третий полицейский)» онлайн - страница 6

По мере того как шло время, Дивни все более терял веру в заведение, которое он именовал «пивным баром». Он говорил, что его вполне удовлетворило бы, если бы этот «бар» хотя бы просто окупался, но тут же высказывал сомнение, что это вообще возможно. Правительство, говорил он, несет частичную ответственность за неуспех дела, так как взимает слишком высокие налоги. И тут же добавлял, что вряд ли сможет и далее нести бремя убытков без финансовой помощи со стороны. А я отвечал, что мой отец вел дела по старинке и это приносило кое-какой доход, но, конечно, если теперь наша пивная приносит лишь убытки, то ее следует прикрыть. Тогда Дивни заявлял, что сдать лицензию на право держать питейное заведение – дело нехитрое, но вот получить ее снова совсем непросто, поэтому надо все весьма серьезно обдумать, и спешить вообще не стоит.

Приблизительно в те времена, когда мы все это обсуждали – а мне уже было под тридцать, – о нас с Дивни стали говорить как о закадычных друзьях, хотя откуда взялось такое мнение – не совсем ясно, так как я почти никуда не выходил из дому. А сидел я дома потому, что был занят своей работой и у меня почти не оставалось времени ни на что другое; к тому же с моей деревянной ногой не очень-то и погуляешь. Но говорили-то в общем правильно: все так повернулось, что мы с Дивни не расставались ни на минуту ни днем, ни, представьте себе, ночью. Весь день я торчал вместе с ним на ферме, а вечером сидел на старом стуле, на котором сиживал мой отец, под масляной лампой, в уголке пивной, и пытался работать в шуме и галдеже, который становился особенно громким после того, как посетители вступали в схватку с «Борцом». По воскресеньям, если Дивни шел в гости к соседям, я отправлялся и возвращался вместе с ним, и никогда не бывало, чтобы я уходил куда-нибудь или возвращался после него. Если он уезжал в город, чтобы заказать черного пива или семенного картофеля или чтобы, как он говорил, «повидаться с некоей особой», я катил позади него на своем велосипеде. Я перетащил свою постель к нему в комнату и старался заснуть лишь после того, как он погружался в сон, и проснуться по крайней мере за час до того, как он начинал ворочаться перед пробуждением. Но однажды моя бдительность едва не дала сбой. Помню, проснулся я среди ночи – что-то меня разбудило. Было еще совершенно темно, но по звукам, которые до меня доносились, я определил, что Дивни, не зажигая света, тихонько одевается. Я спросил его, куда это он собирается идти на ночь глядя, а он ответил, что ему не спится и что, возможно, прогулка пойдет ему на пользу. Я тут же заявил, что тоже мучаюсь от бессонницы, и мы вышли из дому вдвоем. Ночь оказалась очень холодной и дождливой. Худшей погоды для прогулки нельзя себе и представить, да еще ночью. Когда мы вернулись домой, промокшие до нитки и страшно продрогшие, я возьми и скажи, что глупо спать в разных кроватях в такую отвратительную погоду, и залез к нему в постель. Он тогда ничего не сказал, и после того случая я спал рядом с ним в его постели. И потом тоже он по этому поводу ничего не говорил. Мы продолжали дружелюбно относиться друг к другу, но ситуация была, конечно, весьма странной, и ни мне, ни ему все это не нравилось. Соседи быстренько подметили, что мы стали совершенно неразлучны. Так продолжалось три года, мы все время были вместе, и все говорили, что в Ирландии не сыщешь двух более настоящих христиан, чем я и Дивни. Говорили, что дружба – это замечательно и что мы с Дивни являли собой наиблагороднейший пример содружества всех времен и народов. Если какие-либо люди ссорились, ругались или спорили, не соглашаясь друг с другом, их тут же стыдили и говорили, что следует брать пример с меня и Дивни. Если бы Дивни появился где-нибудь или когда-нибудь без меня, это бы страшно всех изумило. И нет ничего странного в том, что вряд ли бывали еще люди, которые до такой степени не могли терпеть друг друга, как мы с Дивни, и при этом были бы так вежливы друг с другом и проявляли бы такое внешнее дружелюбие по отношению друг к другу.