Читать «Дело человека (Дело для настоящих мужчин)» онлайн - страница 34

В последний раз я видел его уезжающим в Сан-Франциско. Его «призвали» — ну, не совсем призвали, но эффект был тот же. Кому-то надо было управлять реорганизацией банков данных Западного региона, а папа был одним из немногих оставшихся классных программистов. Большинство из тех, кто выжил, уже угнездились в безопасных местах; программисты стали ценными — без них машины могли бы остановиться. Но папа все еще был свободным и поэтому подлежал юрисдикции отдела трудовой реквизиции. Он был прав, осторожничая с регистрацией. Когда мы спустились с горы, его ждала повестка. Он подал протест, но его отклонили. Национальное благополучие прежде всего.

В этот последний день я повез папу на железнодорожную станцию. Мама не смогла отлучиться из клиники — они простились предыдущей ночью. Мэгги не захотела прийти. Папа выглядел очень худым. Он нес только маленький чемоданчик. Он мало говорил, пока мы ждали появления поезда. На платформе, кроме нас, никого не было.

— Папа? Ты в порядке? Знаешь, если тебе нездоровится…

Он не оглянулся. — Я в порядке. — Он не смотрел на меня, он уставился на рельсы, но подошел поближе и положил мне руку на плечо.

— Не хочешь присесть?

Он покачал головой. — Боюсь, что я не смогу снова войти в форму, — сказал он. — Я устал от всего, Джим. Я так устал…

— Папа, тебе не надо ехать. Ты имеешь право. Ты можешь заявить о шоке.

— Да, могу, — сказал он. И то, как он это сказал, не оставило места для аргументов. Он уронил руку с моего плеча. — Ты знаешь о вине, Джим — о вине выжившего? Я не могу избавиться от нее. Есть люди, заслуживающие жизни. Почему я не умер вместо них?

— Ты делал, все что надо!

— Все равно, — сказал он прерывающимся голосом. — Я чувствую некую ответственность сегодня… надо сделать что-нибудь, содействовать улучшению. Если не перед остальным миром, то… перед детьми. Тимом и Марком.

— Папа, — на этот раз я положил ему руку на плечо, — послушай.

Он повернулся ко мне. — И я не могу больше выносить ее взгляд!

— Мэгги?

— Твоей матери.

— Она не обвиняет тебя!

— Нет, не думаю, что обвиняет. И у нее для этого хорошие доводы. Но это не обвинение, Джим — это жалость. Я не могу вынести. — Он поколебался, потом сказал: — Может быть, так будет лучше. — Он наклонился поставить чемоданчик на землю. Очень медленно он поднял руки мне на плечи и притянул меня для последнего объятия. Я почувствовал руками, что он еще худее, чем выглядит.

— Позаботься о них, — сказал он. — И о себе.

Он отстранился и поглядел на меня, высматривая на моем лице последние знаки надежды — и тогда я увидел, каким старым он стал. Худой, седой и старый. Я не мог скрыть это. Я жалел его. Он видел это. Он хотел увидеть любовь, а видел мою жалость. Я знал, что он подумал, потому что он улыбнулся с фальшивой сердечностью, словно загородился стеной. Потрепал меня по плечу и быстро отвернулся.

Поезд увез его на юг в Сан-Франциско и я никогда больше не увидел его.

Добраться до меня у бюро управления трудом заняло гораздо больше времени, почти год.

Я вернулся к занятиям. Систему университетов штатов реорганизовали и можно было получить кредит для обучения в обмен за работу в команде по расчистке кэмпуса, сохраняя уровень человеческого знания, каким он был до чумы. В эти первые лихорадочные месяцы казалось, что каждый был тем или другим официальным лицом. Даже у меня был титул или два. Например, я был директором ассоциации программистов-фэнтези Западного региона; я согласился лишь потому, что настаивала президентша этой организации. Она говорила, что я обязан это сделать в память отца. Я сказал: — Это удар ниже пояса, — но за работу взялся. Моей единственной обязанностью было сидеть с юристом и визировать пачки документов. Мы претендовали на копирайты тех авторов, кто не выжил, и для которых невозможно было отыскать выжившего родственника. Организация становилась коллективным душеприказчиком исчезнувшей формы искусства, потому что ни у кого больше не было времени на полномасштабные компьютерные фэнтези.