Читать «Как это было: Объединение Германии» онлайн - страница 24

Московский договор – важнейшая веха в изживании послевоенного периода в наших отношениях с немцами. Одновременно – и очень значительное событие международного масштаба.

Тем не менее германский вопрос для нас в СССР в 70-е и почти до конца 80-х годов как бы не существовал. В начале перестройки «холодная война» была в самом разгаре, и все главные международные проблемы рассматривались в ее контексте. Господствовало убеждение, что обострение германского вопроса может привести к Третьей мировой войне. К тому же в начале 80-х годов в обстановке ужесточения «холодной войны» политический капитал, накопленный в советско-западногерманских делах на базе Московского договора, быстро таял.

Правительство ФРГ на первом этапе весьма прохладно относилось к деятельности нового советского руководства, сформировавшегося после смерти Черненко. Но об этом – чуть позже. Еще на подступах к реформам я, как и мои единомышленники, полностью отдавал себе отчет в том, что преобразования в стране, как и решение назревших проблем международной политики, невозможны без улучшения отношений с Западом. В этом ответ на вопрос – почему, продолжая развивать отношения со своими союзниками и партнерами в социалистическом и развивающемся мире, мы занялись поиском путей к улучшению советско-американских отношений. Мы рассчитывали прежде всего на понимание со стороны Западной Европы. И не ошиблись: достаточно напомнить о Маргарет Тэтчер, которая первая уловила, что в СССР начинается «другое время». При обсуждении итогов визита Тэтчер на Политбюро я отметил два важных момента:

Первый. Страх перед советской угрозой – это реальность. И пора нам перестать себя обманывать, будто «все прогрессивное человечество» считает нас оплотом мира.

Второй. Необходимо научно подкреплять европейское направление новой внешней политики.

С этой целью решено было создать в Академии наук Институт Европы. Надо было основательно планировать нашу работу в Европе, так как она – наш основной партнер, нигде без Европы по-настоящему дело не сдвинешь. Европа везде присутствует: и в Кампучии, и на Ближнем Востоке, и в Африке, и, уж конечно, среди восточных наших друзей, и даже в Латинской Америке. Должен сказать, что эту линию – на Европу – я вел активно, последовательно. Большинство моих встреч в 1985 – 1988 годах состоялось с государственными деятелями западноевропейских стран. Эти шаги, осознание их значения для успеха перестройки, для всей политики нового мышления, приведшие постепенно к взаимному доверию со многими влиятельными европейскими политиками, облегчили впоследствии решение германского вопроса.

Но, конечно, был и другой аспект внешней политики – собственно германский. Первоначально он сводился в основном к отношениям с ГДР, к поиску новой роли СССР в социалистическом лагере, в Варшавском Договоре и СЭВе.

Ни я, ни другие члены нового руководства СССР не собирались возглавлять перестройку во всем социалистическом лагере. Но мы рассчитывали на то, что нас поймут, и если захотят что-то менять у себя, то пусть это делают сугубо добровольно. Никакого вмешательства, никаких рекомендаций. С «доктриной Брежнева» покончено было с самого начала перестройки.