Читать «У смерти женское лицо» онлайн - страница 24

Она курила, сидя на узкой неудобной скамье, поднося сигарету к губам двумя руками, и с болезненным интересом разглядывала спавшего в углу человека. Похоже, это была женщина, хотя, как показалось Кате, в таком состоянии человеку уже безразлично, какого он пола. Ее соседка по камере вдруг беспокойно зашевелилась, но тут же успокоилась, и Катя с отвращением увидела прозрачную желтоватую лужу, которая начала бесшумно растекаться по грязному кафелю.

Ей захотелось закрыть глаза или хотя бы отвернуться, но она заставила себя смотреть. «Смотри, смотри, Скворцова, — сказала она себе, безотчетно стискивая зубы, — смотри. Если ты выживешь в колонии, то превратишься в такое же точно существо. Тебе в этом помогут, и времени у тебя будет предостаточно».

И она смотрела, куря скупыми экономными затяжками и мысленно примеряя старую, покрытую вмятинами и шрамами броню. Она давно не надевала свои боевые доспехи, но они неожиданно оказались ей впору, как вторая кожа, — нигде не жало и не терло, и Катя почти удивилась, когда пепел с сигареты упал ей на колени, и она, смахивая его, вместо тусклого железа обнаружила под рукой блеклую ткань джинсов: доспехи были не снаружи, а внутри ее тела, и это было хорошо, потому что так об их существовании никто не догадывался.

«Никаких колоний, — решила Катя, — а также никаких тюрем, следственных изоляторов, допросов и обысков с заглядыванием в вагину и задний проход. Все, что я могу вам обещать, это шанс пристрелить меня при попытке к бегству. Я человек маленький, у меня все украли, и все, что я могу вам отдать, — это моя жизнь, несколько коротеньких десятилетий. Не такое уж и богатство, и не так уж оно мне дорого, но отдать его я согласна только на собственных условиях. Я понятно излагаю? На собственных».

Сигарета обожгла пальцы, и Катя растерла коротенький чинарик по полу носком кроссовка. Она подвигала руками, пытаясь протиснуть кисти через вороненые браслеты наручников, но быстро убедилась в тщетности этих потуг — наручники сидели, как влитые.

Катя еще раз оглядела камеру, пытаясь сообразить, как ей отсюда выбраться, но осмотр не принес ей никаких новых идей. Между тем время неумолимо бежало. Решимость, собственные условия, внутренняя броня — все это было чудесно, но это были всего-навсего слова, которые ничего не меняли, пока она сидела в этой вонючей камере, запертая, как опасное животное. Единственным слабым местом в ее тюрьме был человек, находившийся за дверью.

«Допустим, мне удастся заманить его сюда, — рассуждала Катя. — И что? Он не такой дурак, чтобы купиться на всякие глупости вроде неожиданного прилива страсти или не менее неожиданного поноса. К тому же у него пистолет, а у тебя, Скворцова, одни наручники, да и те на тебе, а не у тебя. Да и без пистолета... Вон он какой здоровенный. Даст разок промеж глаз — и весь разговор. И не надо думать, что его утонченное воспитание помешает ему пересчитать тебе ребра. Думай, Скворцова, думай, черт тебя побери!»