Читать «Особый отдел и тринадцатый опыт» онлайн - страница 5

— Как же вы сами до сих пор ангельскую речь не забыли? — с самым наивным видом поинтересовался Цимбаларь.

— Это праздный вопрос, не имеющий никакого касательства к делу, которое привело вас сюда, — сухо ответил Кульяно.

— Я просто из любопытства, поскольку прежде увлекался лингвистикой. К тому же, если вы заметили, наш визит оплачен по двойному тарифу.

— Сейчас многие так делают. — В голосе Кульяно послышалось лёгкое раздражение. — А что касается лингвистики, можете быть спокойны. Ангельский язык не поддаётся анализу и расшифровке, точно так же, как существование ангелов недоступно объяснению с позиций здравого смысла… Почему ребёнок молчит?

— Спит, — незаметно подмигнув напарнику, ответила Людочка. — Умаялся… Сейчас разбужу.

Едва она откинула уголок конверта и дунула в красное детское личико, как раздался богатырский рёв, достойный души Ахилла или Ильи Муромца. Цимбаларь с довольным видом убрал руку из кармана.

Кульяно прикрыл глаза, подпёр голову кулаком и стал с неподдельным вниманием вслушиваться в детский плач, словно бы это действительно была исповедь исстрадавшейся души, только что вышвырнутой из родного тела.

По прошествии примерно пяти минут, когда стенания стали ослабевать, он сказал, чуть приоткрыв один глаз:

— Вы его пощекочите чем-нибудь или в крайнем случае ущипните… Информации, знаете ли, пока маловато.

Людочка бесцеремонно встряхнула младенца, дунула на него посильнее, и плач почти мгновенно достиг уровня, соответствующего рёву турбин стартующего истребителя «МиГ-29» или крику восходящей звезды отечественного тенниса Алёны Шумиловой, отражающей подачу соперницы на тайм-бреке.

Издевательство над ребёнком длилось ещё минут десять, и к концу этого срока он уже не плакал, а только тяжко, с перерывами всхлипывал.

— Притомился, — сказала Людочка, сохранявшая удивительное хладнокровие. — Можно, я его покормлю?

— Пожалуйста, пожалуйста! — Кульяно с нескрываемым интересом уставился на её бюст. — Не стесняйтесь.

Однако, вопреки ожиданиям, молодая мама извлекла из сумочки рожок с молоком и сунула его в детский ротик. Раздалось жадное чмоканье.

— Мы вас слушаем, профессор. — Цимбаларь деликатно кашлянул в кулак.

— Ну что можно сказать… — Кульяно откинулся на спинку кресла, как бы демонстрируя этим своё возвращение из мира ангелов в наши суровые будни. — Душа, бьющаяся в тесной оболочке нового тела, не способна осознать окружающую действительность. Слова, произносимые ею сейчас, это не связный рассказ о прошлой жизни, где упоминаются имена, даты и географические названия, а всего лишь горестные стенания, жалобы на свою долю.

— Зачем ей жаловаться, переселившись из дряхлого старческого тела в новенькую оболочку? — удивился Цимбаларь. — Тут ликовать надо.

— Кое-кто, замечу, и ликует. Но это случается крайне редко. За долгие годы совместного существования душа так прирастает к телу, что воспринимает естественный процесс разъединения как мучительную травму. Тем более что на первых порах новое тело кажется ей клеткой, а то и гробом. Она не способна управлять ни его движениями, ни его чувствами. Гадить под себя и осознавать это — не очень-то приятно. Пройдут долгие годы, прежде чем тело и душа вновь сольются воедино. Но к тому времени прежняя память будет давать о себе знать лишь мимолётными видениями, называемыми у нас «дежа вю»… Это я к тому, что от прослушивания плача новорождённого нельзя ожидать чересчур многого. Конечно, есть великие души, выдающие себя первым же сказанным словом, которое одновременно является и последним словом предыдущего хозяина, зафиксированным в воспоминаниях современников. Например, одна девочка пяти дней от роду всё время повторяла: «Поцелуйте меня в задницу, палачи!» Из достоверных источников известно, что таковы были последние слова наполеоновского маршала Нея, казнённого роялистами.