Читать «Герои Малахова кургана» онлайн - страница 4

– Здесь нет ни товарищей, ни однокашников! Есть только унтер-офицер, которого простой солдат грубо оскорбил. Приказываю тебе сейчас же встать во фронт и отдать мне честь!

Сорви-голова, совсем опешив, не верит своим ушам. Зуавы ворчат, в группе других солдат слышится ропот одобрения. Сорви-голова все еще думает, что с ним шутят, и задыхающимся голосом спрашивает:

– Ты шутишь, Леон, не правда ли? Мы выросли в одной деревне, поступили вместе на службу, в один и тот же день были сделаны капралами, а потом сержантами… я снял галуны только для того, чтобы перейти в полк зуавов!..

– Я знаю только, что ты, простой солдат, не извинился за свою грубость и неловкость и не отдал чести старшему чину! Ладно, ты еще услышишь обо мне, зуав!

Завидуя зуавам, этому избранному и популярному во Франции корпусу войск, пользующемуся многими привилегиями, солдаты других армий посмеиваются. Они находят, что сержант отлично прижал этого гордеца и забияку, который посмеялся над ними и присвоил себе их добычу. Товарищи Сорви-головы хорошо знают его, удивляются его спокойствию и тревожатся. Один из них толкает соседа локтем и шепчет:

– Не думай! Он не спустит!

– Не желал бы я быть в его шкуре!

Вдруг Сорви-голова краснеет, потом его бронзовое лицо смертельно бледнеет. Жилы на лбу наливаются кровью и походят на веревки, губы синеют, а голубые глаза принимают стальной блеск.

Его охватывает ужасный гнев.

Отрывистые, резкие слова едва вылетают из стиснутых зубов.

– Ах ты, негодяй! – кричит он, забывая всякую меру. – Ты достойный сын негодяя-отца! Я пытался забыть ненависть твоего отца к моему – ненависть плута к честному человеку… но это невозможно! А! Ты хочешь, чтобы я отдал тебе честь? Сейчас я покажу тебе свое почтение, не замедлю! Держись, сержант Дюрэ! Это тебе отдает честь зуав Бургейль, сын старого коменданта Бургейля, эскадронного начальника конных гренадер императорской гвардии…

Жан охотно дал бы пощечину своему врагу, но руки его были заняты. Левой рукой он держит петуха, а правой утку, которая смешно болтается и повисла, как скрипка.

От трагичного до смешного – один шаг.

Но никто не смеется, всякому понятно, что зуав рискует жизнью. Его товарищи спешат вмешаться, но… поздно! С быстротой молнии Сорви-голова поднимает утку, размахивается и ударяет ей по лицу сержанта. Утка весит семь фунтов; удар так силен, что унтер-офицер шатается и падает.

Голова утки осталась в руке Жана, шея оборвалась, а туловище отлетело на десять шагов.

Зуав охотно продолжал бы драку, но ему противно бить лежачего. Впрочем, его гнев сейчас же стихает, когда он видит результаты борьбы, последствия которой – увы! – нетрудно угадать. Сержант с трудом поднимается и садится. Его щека страшно вспухла, раздулась, как тыква. Глаз почернел, налился кровью, из носа ручьем льется кровь. Он вбирает в себя воздух, смотрит на зуава неописуемым взглядом, в котором дикая ненависть смешивается с не менее дикой радостью, и говорит:

– Ты верно рассчитал! Я увижу, как тебя расстреляют!