Читать «Эти разные, разные лица (30 историй жизни известных и неизвестных актеров)» онлайн - страница 107

Он и человеком был «с двойным дном». На поверку – все легко, весело, с юмором. Даже когда был уже тяжело болен. Рак горла и легких, потеря голоса не позволили ему работать в театре. Когда друзья приходили его навещать (а навещать ракового больного очень тяжело), то сами уходили веселые и окрыленные – он вкладывал в них заряд надежды и радости, и в итоге они жаловались ему на свои проблемы и беды. Люди любили Николая Александровича за его мягкость, доброту, юмор. В глубине же он размышлял о жизни, о бытие, со временем стал религиозным человеком – в молодости это не так проявлялось, а под конец жизни он часто начал ходить в церковь. Об этом знала только дочь. Он вообще не афишировал свои поступки, свою жизнь. Никогда от него нельзя было услышать что-то типа: «Ну давайте я вам расскажу о войне...» Мало кому удавалось разговорить его на эту тему, а если и удавалось, то рассказы эти носили легкий, «юморной» характер. И ордена он не носил, хотя было чем похвастать: два ордена Славы и орден Красной Звезды, не говоря о медалях. Надевалось это все только в День Победы – святой для всех фронтовиков праздник. У Боярского был один выходной костюм и один старенький пиджак – на нем не жалко было просверлить дырочки для наград, вот его-то и надевал раз в году Николай Александрович.

У Лидии Петровны тоже были военные награды, но уж если муж мало говорил о своем военном прошлом, то она и подавно. У них и без того было немало тем для разговоров – по вечерам, вернувшись со спектаклей каждый из своего театра, они часами, а иногда и до утра, говорили на кухне. Когда выяснилось, что Николай Александрович неизлечимо болен, Лидия Петровна сказала: «Если Коля умрет, я жить не буду». Судьба распорядилась иначе. Она умерла раньше...

В воспоминаниях о родителях Екатерина Боярская писала: «Я не помню, чтобы папа хоть раз повысил голос или нахмурил брови. Мама повышала, но говорила потом, что это он у нее такой „поставленный“. Еще вспоминается их абсолютная непрактичность, неприспособленность к жизни. Уже став народными артистами, они несколько раз пытались улучшить наши, как говорится, жилищные условия. Мы честно три раза переезжали с квартиры на квартиру, каждый раз умудряясь оказаться в более худшей. Иногда могли махнуть на дачу на такси, и в то же время мама часами поднимала крючком стрелки на капроновых чулках. Никто, наверное, так не радовался гостям, как они. Иногда замерзший постовой сидел на кухне рядом с великими артистами, даже не подозревая об этом. Всегда в доме было весело и многолюдно...»