Читать «Выдумщик (Сочинитель-2)» онлайн - страница 136

Андрей Константинов

Обнорский кивнул, посмотрел Алехину в глаза и счел нужным кое-что объяснить:

— Боря, я же не спорю с тобой… Просто у нее — ситуация такая… Как бы это полегче сказать — жопная… Оставаться в Питере ей нельзя… Здесь есть люди, после встречи с которыми врачи ей совсем уже не помогут — никакие… Кроме, может быть, патологоанатомов… Так что — давай пока о походно-полевой терапии поговорим…

Алехин мрачно покачал головой:

— Ну, что же… За неимением гербовой… Я сделал ей сейчас парочку уколов — пусть она поспит, как следует… На столике оставил кое-какие препараты и написал на бумажке, как их принимать… Что еще — конечно, хотелось бы, чтобы хоть какое-то время она находилась в покое: лежать, спать, сколько будет организм требовать, немножко гулять… Нужно оградить ее от каких-либо переживаний и постараться, чтобы было побольше положительных эмоций… Не повредили бы легкий, тонизирующий массаж и контрастный душ…

Рекомендаций Борька выдал много — Обнорский постарался все запомнить, поблагодарил Алехина, попрощался с ним, потом, убедившись, что Катя крепко спит, смотался к себе домой, переоделся, позвонил родителям и предупредил, что на несколько дней уезжает в командировку.

Три ночи и два дня он не отходил от Катерины, практически ни на минуту (пришлось позвонить и на работу, бессовестно наврать о внезапном гриппе). Серегин нянчился с молодой женщиной, как с ребенком — строго выполняя все Борькины предписания, чуть ли не с ложки кормил Званцеву и читал ей вслух какие-то идиотские статьи из женского журнала «Космополитен». Спали они в одной кровати, но ни о какой физической близости, конечно, не могло быть и речи — Обнорский просто баюкал Катерину, согревая теплом своего тела, старался передать ей свою жизненную энергию… И, само собой, за все время до отлета Званцевой в Стокгольм, между ней и Андреем ни разу не заходил разговор об Антибиотике и о всех, связанных с ним проблемах…

Честно говоря, Обнорский и сам не понимал, что в большей степени заставило его так возиться с Катериной — ценность ее, как источника информации, как союзника, способного реально помочь сквитаться с Виктором Палычем, или же что-то, весьма и весьма напоминавшее непонятно откуда взявшуюся нежность… Наверное — и то, и другое… Андрей и сам не понимал, что с ним творится — он не строил иллюзий в отношении Кати, знал, что она была самой настоящей «бандиткой» (поговаривали даже, что в свое время и на «стрелки» выезжала), но почему-то очень жалел ее — не той брезгливой жалостью, которая способна унизить человека, а другой, стоящей ближе к сопереживанию, к готовности взять в себя чужую боль… Катерина как-то умудрилась задеть в душе Обнорского не звеневшие еще ни разу струны.

Андрей не был обделен женским вниманием, и влюбляться ему приходилось (причем не раз, а, если честно — то и не два), но при всем при этом Серегин, общаясь со своими «пассиями», не столько отдавал, сколько брал… Нет, Серегин, конечно, в законченное жлобство, типа «пришел, оттрахал и ушел, почесывая грудь», не впадал — Андрей ухаживал за своими барышнями, делал им подарки (часто — достаточно дорогие), помнил, что женщины обожают «конфеты-букеты и прочую разную мутоту», но при этом все равно старался «держать дистанцию» и не пускал до конца в свою жизнь… Более того, как только Обнорский замечал, что забота очередной подружки о нем готова перерасти в «полное растворение» в нем — роман как-то плавно сходил на нет по абсолютно объективным причинам (и Андрей даже сам верил в то, что эти причины объективные): то вдруг работы навалилось совсем невпроворот, то командировки какие-то возникали… Бог его знает — может быть, в свое время Андрей испытал слишком много боли от разрывов с теми женщинами, которых пустил к себе в душу? Все-таки два развода оставили глубокие зарубки на сердце Обнорского — а еще он очень часто вспоминал Лену Ратникову. Кстати говоря, когда Андрей еще в самый первый раз увидел Катерину, когда он еще не знал даже, как ее зовут, она как-то ассоциативно напомнила ему Лену — нет, не внешне (хотя обе были настоящими красавицами) а, скорее, некой внутренней силой, сочетавшейся с волнующей и трудноописуемой загадочностью…