Читать «Песня зверя» онлайн - страница 7

Кэрол Берг

Горикс это заметил. Он кивал и улыбался щербатой усмешкой, глядя сквозь решетку, и, вытаскивая меня из камеры, чтобы проделать все это еще раз, бормотал: "Уже скоро".

Раскладывая инструменты и оглаживая мои узловатые пальцы, он чувствовал, как я дрожу, он слышал, как я шепчу: "Пожалуйста, не надо, не надо больше…"

— А ты не рыпайся. Будь паинькой. И тогда через семь лет, с этого самого дня, мы с тобой распрощаемся, — говорил он, ломая мне кости. — Ничего больше и не надо. Семь лет веди себя смирно — и иди себе на все четыре стороны.

Настал день, когда я не смог больше терпеть. Этого он и ждал. Я слышал, что бывают на свете выдающиеся мужчины и женщины, которых ничем не взять. Я не из таких. Горикс сломал мне все пальцы на левой руке и уже сомкнул клещи на большом пальце правой.

— Не надо, — униженно просил я. — Ради Семи богов — не надо!

— Будешь паинькой?

— Не надо!

— Будешь слушаться, будешь молчать?

Голова моя затуманилась от боли, и я не успел ответить. Поэтому он сделал с правой рукой все, что хотел, и, когда я взмолился о пощаде и поклялся, что замолчу навсегда, он заявил, что не верит, и снова заголил мне спину, и я подумал, что этого мне не вынести, потому что у меня даже гордости не осталось. Но он сделал свое дело, и когда я снова услышал тихий божественный зов, то не ответил. Я скорчился во тьме, прижал к груди изувеченные руки и молил Роэлана о прощении, ибо больше я не буду петь во славу его. Музыка покинула мое сердце — остались только тьма и тишина. Начали свой отсчет семь бессмысленных лет, и настало время, когда я перестал слышать зов моего бога и понял, что воистину умер.

Глава 3

Примерно за неделю усилиями Каллии и Нарима я стал почти похож на человека. Я мог глубоко вдохнуть и не упасть при этом в обморок, хотя по-прежнему кашлял так, что самому становилось страшно, и чихал как заведенный. Скромное меню из супа и хлеба, а потом и сыра — когда я окреп настолько, что смог его переваривать, — казалось мне слаще всех деликатесов, которые мне приходилось пробовать в юности в сотне лучших домов. Я набрал чуточку веса, и Каллия сказала, что цвет лица у меня просто в тысячу раз краше прежнего, — должно быть, ее привычка к непринужденному раздеванию заставляла меня постоянно багроветь в ее присутствии. Она притащила мне грубую шерстяную рубаху, пару коричневых штанов, которые были неизмеримо чище моих отрепьев, и даже поношенные крестьянские башмаки, которые оказались тесноваты только самую малость. Каллия сказала, что это подарки от одного ее поклонника. Мне так и не удалось заставить себя говорить, и от этого я чувствовал себя тупым и слабым, да и то, что колени начинали дрожать, стоило мне постоять слишком долго, изрядно меня смущало.

Каллии часто не было дома, и поэтому времени для размышлений у меня было куда больше, чем требовалось. За семь лет я постарался забыть все, что можно, стереть память о прошлой жизни начисто, избавиться от всех и всяческих мыслей, желаний и порывов. Исполнить свои обещания я мог лишь ценой абсолютной внутренней пустоты, иначе я не сумел бы молчать, иначе мне не удалось бы выжить. Я должен был чувствовать себя так, словно еще не родился, словно меня никогда не было. В последние годы заключения мне удавалось днями напролет не позволять ни одному образу пронзить мглу моего разума, не допускать ни следа мыслей и воспоминаний. А теперь я разучился думать и не знал, что же дальше-то делать.