Читать «Берлиоз» онлайн - страница 6

– Вы любите Глюка, сударь? – вскричал Гектор, бросившись к своему гостю, как бы желая его обнять. При этом он размахивал кастрюлей явно в ущерб ее содержимому.

– Да, я люблю Глюка, – вновь произнес Андрие, не заметивший порыва своего собеседника.

И, опершись на трость, он вполголоса продолжал, как бы обращаясь к самому себе:

– И Пуччини очень люблю тоже.

– О!.. – ставя кастрюлю, произнес Берлиоз, сразу охладев к гостю.

Между тем решимость Берлиоза оставить медицину в течение нескольких лет наталкивалась на неуступчивость его родителей, верных традиции. Они считали поведение сына отступничеством.

Их взгляды на путь, которым Гектор должен следовать, были едины.

II

Однако пора представить отца и мать Гектора.

Доктор Берлиоз – мудрец, благодушный и не слишком строгий последователь философов XVIII века.

Человек неистощимой доброты и ревностный поборник милосердия, он бескорыстно лечил бедняков, так как, по его убеждению, нужда не лишала их права на спасительное врачевание, на это благодеяние неба, плоды которого не должны присваивать себе одни лишь богатые. Поздними вечерами, в часы покоя, когда люди и предметы погружены в сон, он любил при мерцающем свете свечи подолгу мирно размышлять о судьбах человечества, силясь постичь их сущность.

Таков был отец Гектора – само спокойствие. Зато мать являла собой полную его противоположность. Она постоянно пребывала в состоянии неистовой ярости. Никто и ничто не могло заслужить ее снисхождения, Она беспрерывно поучала и порицала, грозила и проклинала. Возле тихой глади озера извергал кипящую лаву вулкан.

И мягкосердечный доктор уступал и уступал, всегда предпочитая мир даже ценой унизительной покорности потрясениям битвы, пусть и победоносной. Но по поводу карьеры Гектора они были совершенно единодушны.

III

Гектор, с каждым днем все решительнее убегавший с лекций по медицине, стал завзятым театралом; родители же его пребывали в неведении о подобном проявлении самостоятельности.

В партере он выделялся неудержимой горячностью. Движет им негодование или восхищение – он высказывается в полный голос. И немало случалось из-за него неприятностей.

Однажды вечером, поддержанный компанией юных фанатиков, таких же романтиков, как он сам, Берлиоз прямо с места потребовал скрипичного соло, виртуозно исполнявшегося Байо, которое дирекция осмелилась ампутировать у балета «Нина, или Безумная от любви». И если верить Берлиозу, пришлось опустить занавес, а наш юный герой продолжал, не умолкая, кричать:

– Байо! Байо! Куда вы его девали?

Какой поднялся шум, а потом и бунт! Самые буйные зрители, сочтя такую купюру кощунством, яростно устремились в оркестр, круша стулья и пюпитры, прорывая кожу на литаврах, разбивая инструменты.

При исполнении «Ифигении» во время пляски скифов он закричал во всю силу своего голоса:

– Не смейте править Глюка! Никаких тарелок здесь нет!

– Нет тарелок, нет тарелок! – хором подхватили его юные друзья. – Убрать тарелки!

А сразу по окончании монолога Ореста;