Читать «Девушка с жемчужиной» онлайн - страница 99

— Да ничего особенного. Но вы ведь могли бы о чем-нибудь его попросить. Наверное, он согласится нарисовать кого-нибудь из детей, например, Мартхе. Или вас, прелестницу.

Катарина молчала. Наверное, Ван Рейвен потому так поспешно перевел разговор на детей, что заметил ее беспокойство.

В другой раз, когда она спросила его, нравится ли ему позировать, он ответил:

— Мне это нравилось бы больше, если бы рядом была хорошенькая девушка. Но я ее и так скоро заполучу — а это уже кое-что.

Катарина оставила его замечание без внимания, чего не сделала бы несколькими месяцами раньше. Но может быть, она не усмотрела в нем ничего подозрительного, поскольку ничего не знала о моем портрете. Но я ужасно перепугалась и рассказала об этом Марии Тинс.

— Подслушивала у дверей, милочка? — спросила та.

— Я… — отрицать этого я не могла. Мария Тинс язвительно ухмыльнулась:

— Наконец-то я поймала тебя на том, в чем обычно обвиняют служанок. Глядишь, скоро серебряные ложки украдешь.

Я отпрянула, как от удара. Это было жестоко с ее стороны, особенно после той истории с Корнелией и гребнем. Но мне пришлось спустить ей этот выпад — я слишком многим была обязана Марии Тинс.

— Впрочем, ты права, — продолжала она. — Язык у Ван Рейвена как помело. Я поговорю с ним еще раз.

Однако если она с ним и поговорила, от этого было мало проку. Наоборот, он еще чаще стал делать намеки Катарине. Чтобы не давать ему распускать язык, Мария Тинс стала во время его визитов сидеть в комнате дочери.

Я не представляла себе, что сделает Катарина, если узнает про мой портрет. И конечно, она когда-то его обнаружит — если не в своем доме то у Ван Рейвенов, где в один прекрасный день она поднимет глаза от своей тарелки и увидит, что со стены на нее смотрю я.

Он не каждый день работал над моим портретом. Ему же надо было рисовать концерт — с Ван Рейвеном и его женщинами или без них. Когда их не было, он выписывал их окружение. Или просил меня занять место одной из женщин — девушку, играющую на клавесине, или поющую женщину с нотами в руках. Я не надевала их одежду. Он просто хотел, чтобы там кто-то был. Иногда женщины приходили без Ван Рейвена — тогда хозяину работалось лучше всего. Сам Ван Рейвен не любил и не умел позировать. Работая в чердачной комнате, я постоянно слышала его голос. Он не мог сидеть неподвижно, ему хотелось болтать или играть на лютне. Хозяин терпеливо сносил его капризы, но иногда у него появлялась интонация, которая говорила мне, что вечером он пойдет в таверну и вернется с блестящими, как ложки, глазами.

Я позировала ему три или четыре раза в неделю? Каждый сеанс длился час или два. Это были мои самые счастливые часы. Все это время он смотрел только на меня. Мне было нелегко сохранять позу, в которую он меня усадил; от того, что мне приходилось подолгу скашивать глаза, у меня разбаливалась голова; порой он заставлял меня резко крутить головой, взмахивая желтой лентой. Ему хотелось уловить момент, когда я только что повернула голову. И я безропотно все это терпела.

Но все-таки что-то в портрете его не удовлетворяло. Прошел февраль, наступил март, месяц льда и солнца, а он все еще был недоволен. Он уже работал над портретом больше двух месяцев, и хотя я его не видела, мне казалось, что он должен быть почти завершен. Хозяин больше не заставлял меня смешивать для него краски в больших количествах и во время сеанса наносил на картину очень мало мазков. Раньше мне казалось, что я поняла, как он хочет меня изобразить. Но теперь я уже не была в этом уверена. Иногда он просто сидел и смотрел, словно чего-то от меня ожидая. В эти минуты я видела в нем не столько художника, сколько просто мужчину, и мне было трудно на него смотреть.