Читать «Золотой полдень» онлайн - страница 18

— Полжизни нас разделяют, — вдруг сказал он тихо. — Дитя с безоблачным челом и удивленным взглядом. Пусть изменилось все кругом и мы с тобой не рядом... Тебя я вижу лишь во сне, не слышен смех твой милый, ты выросла и обо мне, наверное, забыла.

— Я б рекомендовал лучше писать прозой, — не выдержал я. — Поэзия плохо идет на рынке.

— Да-да, конечно, — согласился он. — Я думаю, она уже не вспомнит обо мне в годы грядущей юности.

Я взглянул на него и слегка поморщился, а он сказал:

— Ты не мог бы... хм-м-м... побольше материализоваться? Твоя усмешка, висящая в пустоте, нервирует, знаешь ли.

— Сегодня, дорогой Чарлз, я не могу ни в чем тебе отказать. Я слишком многим тебе обязан.

— Не надо об этом, — смущенно сказал он, отводя глаза. — Любой на моем месте... Не мог же я допустить, чтобы ее... и тебя... убила моя собственная фантазия.

— Благодарю, что не допустил. Ну а так, между нами, откуда, о гордость кавалерии и пехоты, ты взял меч суропадный и зайчиков миглотарных?

— Откуда взял... что?

— Пустяки, Чарльз. Мы отклонились от темы.

— Книжка, описывающая все это? — Он снова задумался. — Не знаю. Поверь, не знаю, смогу ли...

— Ты б смог. У твоей фантазии сила, способная ребра крушить.

— Хм-м-м. — Он сделал такое движение, словно собирался меня погладить, но вовремя раздумал. — Хм-м-м, как знать? Может, ей... понравилась бы такая книжка? Кроме того, колледж платит скудно, парочка фунтов на стороне не помешала бы... Конечно, издавать пришлось бы под псевдонимом. Мое положение преподавателя...

— Тебе необходим приличный nom de plume, Чарлз, — зевнул я. — И не только из-за колледжских властей. Твоя родовая фамилия не годится на обложку. Она звучит так, словно кто-то, умирающий от пневмоторакса легких, диктует завещание.

— Невероятно. — Он изобразил возмущение. — Может, У тебя есть какое-нибудь предложение? Что-нибудь такое, что звучит лучше?

— Есть. Уильям Блэйк.

— Смеешься.

— Тогда Эмилия Бронте.

На этот раз он умолк и долго не говорил ни слова. Девочки Лидделл отыскали на берегу ракушки беззубок. Радостным восклицаниям не было конца.

— Ты спишь. Чеширский Кот?

— Стараюсь уснуть.

— Ну, спи, спи, ночной тигр. Не стану мешать.

— Я лежу на рукаве твоего сюртука. Что будет, если ты захочешь подняться?

— Отрежу рукав, — улыбнулся он. Мы долго молчали, глядя на Темзу, на которой плавали утки и чомги.

— Литература... — неожиданно проговорил Чарлз Лютвидж, у которого был такой вид, словно его неожиданно разбудили ранним утром. — Литература — искусство мертвое. Грядет век двадцатый, а он будет веком изображения.

— Ты имеешь в виду забаву, придуманную Луи Жаком Манде Дагером?

— Да, — подтвердил он. — Именно фотографику я имею в виду. Литература — фантазия, а стало быть, ложь. Писатель обманывает читателя, влача его по бездорожьям собственного воображения. Обманывает двусмысленностью и многосмысленностью.

— Фотографика, значит, не двусмысленна? Даже такая, которая изображает двенадцатилетнюю девочку в достаточно двусмысленном, далеко идущем дезабилье? Лежащую на шезлонге в достаточно двусмысленной позе?