Читать «Эйтонский отшельник» онлайн - страница 33

Эйлмунд был хорошо укутан и, смирившись со своей беспомощностью, лежал в весьма мрачном расположении духа. Стиснув зубы, со стоическим терпением он предался в руки Кадфаэля, покуда тот выпрямлял ему ногу и соединял сломанную кость.

— Ничего страшного, бывает и хуже, — успокоил его Кадфаэль. — Самый обычный перелом, да и кости наружу не торчат. Жалко только, что тебе пришлось двигаться.

— Иначе я бы утонул, — возразил лесничий. — Вода-то стала прибывать. Надо бы сказать отцу аббату, пусть людей пришлет. Они оттащат дерево, а то запрудит так, что озеро получится.

— Скажу, скажу! Только сейчас не двигайся, иначе останешься с одной ногой короче другой. — Взяв сломанную ногу за лодыжку, Кадфаэль осторожно распрямил ее, чтобы сравнить со здоровой. — А теперь, Аннет, держи вот тут, да покрепче.

Девушка не теряла времени даром, — она принесла две прямые толстые лучины, из запасов Эйлмунда, а также полотно для перевязки. Вдвоем они быстро управились с наложением шины. Эйлмунд, наконец, откинулся на своем топчане и тяжело вздохнул. Его обычно обветренное лицо пылало теперь нездоровым румянцем, и это весьма беспокоило Кадфаэля.

— А теперь тебе самое лучшее поспать и как следует отдохнуть, — сказал он. — Оставь мысли об аббате, упавшей иве и всех прочих своих делах в лесничестве. Предоставь все заботы мне, как-нибудь управлюсь. Я сейчас дам тебе одного зелья, оно успокоит боль и усыпит тебя.

Он приготовил питье и, несмотря на все протесты Эйлмунда, заставил его принять лекарство.

— Он скоро заснет, — сказал Кадфаэль девушке, когда они вышли в другую комнату. — Но проследи, чтобы ночью отец был тепло укрыт, потому как он и впрямь простудился и его немного лихорадит. Сейчас я уеду, но буду наезжать сюда через день-два, покуда не увижу, что дела идут на лад. Если тебе придется с ним туго, потерпи. Это значит, — не так уж он и плох.

— Да нет, он со мной как шелковый, — сказала девушка весело и беззаботно. — Ворчит, конечно, но никогда не бьет. Я умею с ним ладить.

Когда она открыла дверь, чтобы проводить Кадфаэля, стало уже смеркаться, но небо все еще золотилось каким-то влажным, таинственным отсветом, слабо сочившимся сквозь ветви деревьев, которые окружали сторожку лесничего. А прямо на траве, у ворот, неподвижно сидел Гиацинт, ожидая с бесконечным терпением, каким, наверное, обладало лишь дерево, к которому он прислонился спиной. Кадфаэль подумал, что даже эта неподвижность напоминает в юноше дикого зверя. И быть может, даже не охотящегося хищника, а зверя, на которого идет охота и который своей неподвижностью и молчанием пытается спастись от преследователя.

Едва заметив, что дверь отворилась, Гиацинт одним легким движением вскочил на ноги, но за ограду не пошел.

Сумерки не помешали Кадфаэлю заметить, как юноша и девушка обменялись быстрыми взглядами. На лице Гиацинта не дрогнул ни один мускул, оно оставалось неподвижным, словно вылитым из бронзы, но от Кадфаэля не утаился блеск золотистых глаз юноши, затаенный и яростный, как у кота, и столь же внезапно вспыхнувший и, бросив легкий отсвет на лицо Аннет, потухший в глубине зрачков. Чему же тут удивляться? Девушка была хороша собой, юноша весьма привлекателен, и к тому же нельзя было не принять во внимание, что ее отцу он оказал неоценимую услугу. Все это нисколько не противоречило человеческой природе, ведь в силу обстоятельств отец и дочь стали юноше близкими людьми, равно как и он сам им обоим. Едва ли найдется чувство более сильное и приятное, нежели чувство человека, совершившего благодеяние — оно даже превосходит чувство благодарности того, кому это благодеяние было оказано.