Читать «Луна трех колец» онлайн - страница 109

Мы подошли к овальной платформе, на которую вело несколько ступенек.

На платформе стояли четверо: двое мужчин и две женщины. Они были крепки телом, с живыми блестящими глазами, но над ними была такая аура возраста, авторитета и мудрости, которая поднимала их над другими, как их теперешнее положение на платформе ставило их физически выше остальных.

Каждый из них держал жезл, но не такую относительно короткую палочку, как у Майлин – верхушка их жезла доходила до головы, а конец упирался в пол и свет, сиявший на древках, соперничал со светом ламп и заставлял его бледнеть.

Майлин не стала подниматься по ступенькам, а остановилась у них.

Когда я нерешительно подошел и встал рядом, я увидел ее замкнутое холодное лицо.

Они все пели, и мне стало казаться, что мы не на твердом полу, а плывем в волнах звуков. Мне казалось, что я вижу не Тэсса, а каких-то духов. Я не видел их полностью – они были призраками того, чем могли бы быть.

Долго ли мы стояли так? Я по сей день не знаю и могу только догадываться о смысле того, что происходило. Я думаю, что своей объединенной волей они составляли большую силу, из которой черпали, сколько требовалось, для их целей. Это очень неумелое объяснение того, к чему я присоединился в этот день.

Песня умирала, слабея в серии рыдающих нот. Теперь она несла с собой тяжкий груз печали, как будто вся личная скорбь старого-старого народа просочилась сквозь века и каждая мельчайшая капля отчаяния хранилась для будущей пробы.

Эта последняя песня Тэсса была не для посторонних ушей. Я мог носить тело Маквэда и каким-то образом соответствовать путям Тэсса, но все-таки я не был Маквэдом и потому зажал уши – я не мог больше выносить эту песню.

Слезы текли по моим щекам, из груди рвались рыдания, хотя вокруг меня люди не выражали никаких внешних признаков нестерпимого горя, которое они разделяли.

Один из четверых на возвышении качнул жезл и указал им на меня – и я больше ничего не слышал! Я был освобожден от облака, которое не мог вынести. И так продолжалось, пока не кончились песни.

Затем пошевелился второй главный в этом собрании и указал жезлом на Майлин. Ее собственный символ власти сам собой вырвался из ее пальцев и полетел к большому жезлу, как железо к магниту. Майлин вздрогнула и протянула руку, как бы желая удержать его, но тут же опустила руку и застыла.

– Что ты скажешь в этом месте и времени, Певица?

Вопрос, прозвучавший также и в моей голове, не был высказан вслух, но был от этого не менее понятным.

– Дело было так… – начала Майлин и рассказала все просто и ясно.

Никто не перебивал ее, не комментировал наши невероятные испытания. Когда она кончила, женщина на помосте сказала: