Читать «Сент-Женевьев-де-Буа» онлайн - страница 5

Двадцатый, страшный век пришел на планету и шквал немыслимых испытаний обрушился на головы людей Словно кто-то, впуская в дом новое тысячелетие, неплотно притворил после дверь и в оставленную щель сначала тонкой струйкой, а уж потом, полноводным потоком, вовсе сорвав ее с петель, хлынули страдания и беды Еще не прогремел выстрел в Сараево, и жив был несчастный эрцгерцог Фердинанд, и еще не грянули залпы на подступах к Зимнему дворцу, морозным январским днем 1905. Еще не свистели в воздухе нагайки казаков, а вздыбленные их кони не казались ожившими враз творениями Аненнкова, но уже в холодном и сыром, « чахоточном» воздухе Питера, под серым его небом, низко лежащим на крышах домов, была разлита тревога и ожидание грядущих страшных перемен Лихорадочное сумасшедшее, замешанное на крови и разврате веселье бушевало в городе В сияющих хрусталем и бронзой люстр, бриллиантами обнаженных женских плеч и рук великосветских салонах, пронизанных кокаиновым туманом, сотрясаемых сумасшедшими спорами и безумными виршами богемных сборищах, грязных вонючих трактирах темных рабочих окраин — всюду веселились одинаково, поправ все правила, нормы, мораль, так, словно нынешняя ночь, окаянная и последняя не только в жизни, но и на всей планете, а далее — темень, хаос и небытие окутают мир и в нем ничего, ни вечной жизни, ни расплаты, ни Страшного Суда и нет над ними более Великого Судии и ничего нет, коме темных холодных, пронизанных страхом и пороком ночей. Смутные, страшные, одни отвратительнее другого слухи, грязными тяжелыми волнами несла по городу молва, как безразличная ко всему темная холодная река катила свои волны в гранитных коридорах набережных. Но и они уже не потрясали умы и не заставляли трепетать сердца, ибо нечеловеческое, сродни дьявольскому шабашу веселье прочно поселилось в городе рука об руку с мрачной тупой апатией приговоренного к скорой смерти узника Так и жили с начала века. А слякотной и промозглой декабрьской ночью встречали год 1917 Был уже четвертый час пополуночи Сильно шумела молодежь в гостиной. громче других слышался пьяный голос Стивы — ее младшего сына Степушки, звавшего всех ехать в какой-то кабак на Васильевском Он спешил побыстрее покинуть дом, чтобы там без родительских глаз разгуляться уж так, как привык последние годы Пускай едет — ей и вправду было все равно-сын давно стал далеким, чужим молодым мужчиной, из той породы, . что всегда не вызывала в ней ничего кроме гадливости и отторжения. Но теперь с этим ничего поделать было нельзя и в душе она желала, чтобы он поскорее покинул дом, женившись или поступив на военную службу Плохо было то, что они непременно утащат с собой Ирину — семнадцатилетнюю красавицу — младшую последнюю дочь, но и с этим даже бороться не было у нее сил К тому же страшное подозрение вот уже несколько месяцев снедало ее душу — глаза Ирины и без того огромные, последнее время казались ей неестественно расширенными, словно безумными, блестящими фарфорово, как у дорогой искусно исполненной куклы, речи были туманны и невнятны. Она бывала лихорадочно активна, все порывалась что-то делать — писать стихи, сочинять музыку, немедленно ехать в госпиталь и там ухаживать за самыми тяжелыми ранеными, потом вдруг начинала бранить государя и правительство доказывала неизбежность и необходимость срочных революционных перемен, а потом надолго впадала в апатию, более напоминающую транс и часами сидела, не меняя позы и не отводя невидящих глаз от какой-то одной случайно избранной ею точки на стене или в оконном проеме Она все более утверждалась в мысли. что дочь сражена порочным недугом наркомании и не знала способов и путей с этим бороться Все чаще ей становилась известно, что Ирина сопровождает брата во всех его похождениях и теперь они оба возвращались домой под утро, почти не таясь и лишь слегка приглушая голоса, проходя мимо ее комнаты, а после до самых сумерек оставались в постелях. выходя к чаю, когда уже зажигались под окнами особняка газовые фонари, измотанные и помятые будто и не спали вовсе весь минувший день Она почти не говорила с ними, если не считать обыденных фраз, без которых просто невозможно обойтись, живя под одной крышей и совершенно не имела представления, как будут жить они дальше В будущем мерещилось ей что-то ужасное настолько, что она даже не могла себе представить этого в более ли менее определенных картинах, и от этого сердце в груди почти переставало биться, замирало предчувствуя словно скорую страшную кончину Ужасным было и то, что ей не кому было рассказать о постигших ее бедах и страданиях Несколько лет назад она овдовела и кроме двоих детей рядом теперь не было ни одной близкой души Делиться же подобным с приятельницами не принято было в их кругу, да хотя бы и в память о покойном муже, она никогда не посмела бы вынести такой позор из величественных стен своего прославленного дома В молодости очень близка душевно была она со своей сестрой — Ольгой, но та каким-то совершенно непостижимым образом — потому что и увлечения, и круг чтения, и верования и представления о жизни у них, как казалось ей, были безумно схожи, вдруг решительно отреклась от мирской жизни, со страшным скандалом покинула родительский дом и приняла постриг в одном из небольших монастырей на юге России Они переписывались изредка, но все реже и реже, потому что каждой из них жизнь другой казалась далекой и неинтересной — писать, стало быть, было не о чем. Сейчас ей было лишь известно, что сестра жива и по-прежнему монашествует далеко на юге. Но мысли написать ей о своей теперешней боли не приходило в голову — Ольга стала совершенно чужим ей человеком, даже облик ее в памяти бы размыт и переменчив, иногда сестра вспоминалась ей одной, а иногда в совершенно иначе, и, перебирая иногда, в минуты особой тоски старые семейные фотографии она с удивлением смотрела на молодую девушку с глубокими, тогда уже строгими, задумчивыми глазами и тяжелой темной косой, переброшенной через плечо Громко хлопнула дверь парадной — дети покинули дом, ей не хотелось даже думать о том, куда они направятся теперь Стараясь не шуметь, прислуга убирала посуду в гостиной, боясь потревожить сон хозяйки Была половина четвертого утра.