Читать «Сент-Женевьев-де-Буа» онлайн - страница 224

— Да. Он являлся мне, как и Ирэн дважды, и в разных обличьях, но об этом говорить с вами я не буду Да это вам знать и не должно. В томе есть великая моя вина и кара за нее мне — несчастная племянница — Ирэн, ибо тяжесть ее грехов отчасти ложиться на мои плечи и мой долг теперь удержать ее от них и успокоить, если Господу будет то угодно, ее неприкаянную доныне душу. Важнее для вас другое — что станет и сможет он сотворить далее? Так ведь?

— Да, это главное — Думаю, что более — ничего. Вы правы, в своем предположении, что это он повинен в гибели людей, направлявшихся сюда, что бы явить миру его последнее кровавые деяния. Но погубив их, цели своей он не достиг — уж очень скоро тайное станет явным и о последних его злодеяниях узнают все. Более того воздано будет по заслугам и невинным его жертвам.

— Но почему он так озабочен был сокрытием именно этого злодеяния, ведь не единственное же оно и не первое, да и не последнее, я думаю?

— Да, это так. Но среди вас, живущих, покуда, на этой земле есть не только, и — во множестве, неразумные жертвы его, но и соратники Их более всего и пытался сберечь и защитить он. Но — довольно Большего я не вправе открыть вам. Впрочем, скажу еще вот что — мне позволено и более того — определено было явиться к вам ныне. В том — вижу я добрый знак. В остальном же — положитесь на милость Господа нашего Иисуса Христа, и он не оставит вас.

— А мне? Что теперь делать мне? — снова заговорил Бес. И Поляков почувствовал вдруг и совершенно неожиданно для себя острую болезненную жалость к нему. Так по-детски растерянно и горько прозвучал вопрос — Никто не скажет вам этого, кроме собственного сердца и разума. Велика ваша вина, и тяжким должно быть ее искупление, но определить его можете только вы сами, только тогда оно будет истинным. Это тоже великий труд и уже в нем-подвиг, но если вы действительно ищете искупления этой дороги вам не миновать.

Голос матери Софьи стих и Полякову вдруг показалось — ее более нет подле него. Он же забыл об еще одном, что казалось ему важным. Потому он почт и закричал, вглядываясь в темноту и протягивая даже руку из открытого окна джипа — Диадема! Подождите, я должен вернуть вам диадему! — он лихорадочно, неловко, путаясь в маленьком пакетике, стал извлекать драгоценность, но голос матери Софьи, глуховатый и еще более тихий, чем прежде, словно она медленно отступая во тьму, удалялась от них, остановил его — Отдайте ее тому, кто сейчас рядом с вами — Ему? Но почему — ему?

— Он знает, а если еще не знает, то поймет и очень скоро, я думаю, как ей распорядиться…. Храни вас Бог и прощайте навеки…

Последние ее слова прозвучали совсем тихо и явно издалека. Далее — тишина и темень, будто плотнее подступили к машине, окутывая ее прохладным безмолвием беззвездной ночи.

Беслан Шахсаидов — искупление

Они простились с Поляковы ранним утром, задолго до рассвета, лишь только, дрогнув, рассеялся мрак уходящей ночи и небо из черного, стало густо — синим. О том, что произошло ночью, не сговариваясь, но остро и похоже одинаково чувствуя, что так и надо, они не сказали ни слова. Собственно, они практически не говорили между собой, словно боясь любым, праздно сказанным обыденным словом разрушить то хрупкое, чему ни одни из них не знал названия, но что возникло и трепетало теперь, как пламя тонкой свечи на ветру, рискуя погаснуть навеки, в их душах. Покидая машину, Поляков молча оставил на сидении изящный пакетик с диадемой. Ступив на землю, он слегка замешкался и внимательно, преодолевая разделяющий их полумрак, взглянул в лицо Беслана, словно пытаясь разглядеть и запомнить его — Что смотришь? — усмехнулся тот, но в голосе его не было теперь обычной холодной иронии — Так, просто. Прощай Удачи тебе.