Читать «Нейромантик» онлайн - страница 4

В двух кварталах от "Чата", в чайном домике "Харре де Те" [], Кейс запил двойным эспрессо свою первую вечернюю пилюлю – плоский розовый октагон, патентованный бразильский препарат, который он приобрел у одной из девчонок Зона.

Стены в "Харре" были отделаны зеркальными панелями, обрамленными красными неоновыми трубочками.

В самом начале, оставшись в Тибе почти без денег и уже без надежды на излечение, Кейс дал себе полный форсаж и принялся изыскивать источники средств к существованию с такой леденящей кровь настойчивостью, что ему даже казалось, будто это делает кто-то другой. За первый месяц он убил троих – двоих мужчин и женщину – за сумму, которую годом раньше счел бы смехотворной. Нинсей свел его вниз, на самое дно, включив некий скрытый в самом Кейсе смертоносный механизм, о наличии которого он никогда до этого не подозревал, довел до такого состояния, что сами улицы стали для него олицетворением жажды смерти.

Ночной Город был подобен эксперименту в сфере социального дарвинизма, не ограниченному никакими рамками, задуманному какими-то скучнолицыми учеными мужами, теперь постоянно держащими палец на кнопке ускоренной промотки вперед. Стоит лишь прекратить вертеться и шустрить – и канешь без следа в безвестность, начнешь двигаться чуть быстрее – прорвешь непрочную пленку поверхностного натяжения черного рынка; и в том и в другом случае ты исчезаешь, и от тебя не остается ничего, кроме расплывчатых воспоминаний в головах оседлых типов, вроде Раца, да еще твои почки, сердце или кости могут оказаться в хранилищах черных клиник – чтобы когда-нибудь появиться оттуда для незнакомца с пачкой новых иен.

Биз здесь походил на постоянное гудение улья, а смерть была вполне обычной расплатой за лень, безответственность, неповоротливость, чрезмерную жадность и ошибки в соблюдении запутанного протокола.

Сидя в одиночестве за столиком в "Харре" – "октагон" уже начинал всасываться в кровь, ладони вспотели, появилось дикое ощущение, что все волосы на руках и на груди встали дыбом, – Кейс понял, что с некоторого времени начал вести игру с самим собой, очень древнюю игру без названия, что-то типа пасьянса, ставка в котором – жизнь. Он больше не носил оружия, не принимал обычных мер предосторожности. Все свои уличные дела Кейс вел быстрейшим и кратчайшим способом, в самой непринужденной манере, и потому имел репутацию человека, способного достать все, что угодно.

Часть его сознания понимала, что это саморазрушение хорошо заметно постоянным клиентам, которые настораживались все больше и больше, и упивалась осознанием факта, что это – лишь вопрос времени. Эта часть его самодовольно ожидала прихода смерти. И она же больше всего ненавидела мысли о Линде Ли.

Линду Кейс однажды дождливой ночью повстречал в аркаде.

Под светящимися призраками, проступающими сквозь голубое марево сигаретного дыма, – голограммами "Замка колдуна", "Танковой войны в Европе" и "Горизонтов Нью-Йорка"... Такой она и запомнилась ему – лицо утопает в сиянии беспрестанных лазерных вспышек, отчего черты упрощаются до самых основных линий, щеки пламенеют алым в свете огненных поединков в "Замке колдуна", лоб сияет лазурью – отблесками падения Мюнхена в "Танковой войне", губы слегка отсвечивают горячими золотистыми искрами, которые вышибает из стен каньона из небоскребов летящий на экране глайдер. В тот вечер он был на высоте, только– только переправил пакет кетамина [] Вейджа в Йокогаму, и деньги за работу уже были у него в кармане. Кейс вошел в аркаду с мостовой Нинсея, над которой кто-то просеивал сквозь сито мелкий дождь, и девушка, полностью поглощенная своей игрой, странным образом бросилась ему в глаза – одно лицо среди дюжин таких же лиц перед экранами. Другой ее образ, врезавшийся Кейсу в память, – тот, что он увидел через час, когда Линда уже спала в его припортовой капсуле и очертания ее верхней губы напоминали ему ту линию с изломом посередине, какой дети обычно изображают летящих птиц.