Читать «Переводные картинки» онлайн - страница 8

Сергей Донатович Довлатов

В общем, академических словарей недостаточно. Они совершенно не выражают разнообразия будничной лексики. Тем более ненормативной лексики, давно уже затопившей резервуары языка. Комфортабельно освоившейся в языке. Даже вытесняющей из него привычные слова и выражения.

Не будем говорить о том, хорошо это или плохо. Язык не может быть плохим или хорошим. Качественные и тем более моральные оценки здесь неприменимы. Ведь язык - это только зеркало. То самое зеркало, на которое глупо пенять.

Причем употребление ненормативной лексики все менее четко определяется социальными, географическими, цеховыми рамками. Все шире растекаются потоки брани, уличного арго, групповой лексики, тюремной фразеологии. Раньше жаргон был уделом четких социальных и профессиональных групп. Теперь он почти национальное достояние. Раньше слово "капуста", например, мог употребить только фарцовщик. Слово "лажа" - только музыкант. Слово "кум", допустим, - только блатной. Теперь эти слова употребляют дворники, генералы, балерины и ассистенты кафедр марксизма-ленинизма. Случилось то, что лаконично выражается народной поговоркой: "Какое время, такие песни".

Вот мы и подошли к главному. С чем имеет дело хороший переводчик? Он имеет дело не с песнями. Он имеет дело - с временем.

А число словарей, в общем-то, пополняется. Вышел, например, "Словарь блатного жаргона". Издал его в эмиграции писатель А. С. Скачинский. В Союзе он был малоизвестным литератором. Естественно, сидел. Упомянут Солженицыным в "Архипелаге" как почти единственный зек, успешно бежавший из магаданского лагеря.

Будучи заключенным, Скачинский увлекся языковыми проблемами. На богатом лагерном материале подготовил словарь. Смог издать его только на Западе.

Когда-то я разослал этот словарь чуть ли не всем знакомым переводчикам. Все они были счастливы. Профессор Дон Финн - большой чудак, американский коммунист и великий знаток русской литературы - написал мне: "Дорогой подельник! Благодарю тебя за железньш словарь. Думаю, что он будет в жилу". И подписался: "Тихий Дон".

Портрет на обложке

Прошло несколько лет. Я выпустил четыре книги по-английски. Статья обо мне появилась в знаменитом "Нью-Йорк тайме бук ревью". К тому же on the front page*, на обложке. Да еще и украшенная пятью фотоснимками, включая младенческий. Короче, поздравления, открытки, телефонные звонки. Один знакомый позвонил из Дейвиса в Техасе:

- Ты жив? Я был уверен, что ты умер от пьянства. А то слишком уж много чести для живого писателя.

Мои друзья, конечно, радовались. Хотя при этом вели какие-то обидные дискуссии. Споры о причинах моего, что называется, успеха. Один знакомый говорил: "Тут дело в модной русской проблематике". Другой: "Америка проявляет благородную снисходительность к эмигрантам". Третий: "Его легко переводить". Четвертый: "Довлатов - либерал, поэтому ему симпатизирует американская интеллигенция". Пятый:

"Сережино кавказское обаяние действует на шестидесятилетних женщин". И так далее. Хоть бы один попытался увязать эти фанфары в "Обозрении" с достоинствами моей новой книжки.