Читать «Рецепты доктора Мериголда» онлайн - страница 24

Чарльз Диккенс

Колль Дью не терял времени даром. Был приготовлен пир, какого никто еще не видел так близко от облаков. Рассказывают об удивительных яствах, изготовленных не человеческими руками, в месте, как говорят, куда более жарком, чем это необходимо для простой кухонной стряпни. Рассказывают также, что в пустых комнатах жилища Колля Дью вдруг появились расшитые золотом бархатные занавеси, на голых белых стенах заиграли тончайшие краски и позолота, в простенках повисли редкостные картины, а столы засверкали серебром и золотом, засияли дорогим хрусталем, что рекой текли вина, каких еще никому не доводилось пробовать, что целая толпа слуг в богатых ливреях, совсем затмившая сморщенного старика, готовилась разносить невиданные кушанья, на чей дивный аромат слетались орлы и бились в окна, а лисицы подходили к самому дому, жадно нюхая воздух. А потом в обещанный час усталые путники приблизились к «Харчевне дьявола», и Колль Дью поспешил пригласить их в свое уединенное жилище. Полковник Блейк (которому Эвлин со свойственным ей тактом ни словом не обмолвилась о дерзком поступке их странного гостя) радостно его приветствовал, и вскоре все общество уже садилось в самом веселом настроении за приготовленный Коллем пир. И говорят также, что все очень удивлялись роскоши, в которой жил этот горный отшельник.

Все они сели за столы Колля, все, кроме Эвлин Блейк. А она осталась за порогом; ее томила усталость, но она не хотела отдыхать там; ее томил голод, но она не хотела есть там. После долгой и трудной прогулки ее белое батистовое платье смялось и запачкалось; ее нежные щечки обожгло солнце; ее маленькая темная головка со слегка растрепавшимися косами была открыта горному воздуху и великолепию заходящего солнца; ее пальцы рассеянно сжимали ленты шляпки, а ножка иногда нетерпеливо постукивала по каменному порогу. Такой ее видели там.

Крестьяне рассказывают, что Колль Дью и полковник долго уговаривали ее войти и что пышно одетые слуги выносили ей самые изысканные блюда, но она отказывалась сделать хотя бы один шаг, она отказывалась проглотить хотя бы один кусок.

— Отрава, отрава!.. — шептала она и горстями бросала пищу лисицам, которые бродили среди вереска.

Но совсем по-другому встретила она Майрид, когда добрая старушка, смиренная сборщица грибов, на чьем лице нельзя было заметить ни одной злой морщины, подошла к проголодавшейся девушке и ласково подала ей простую глиняную тарелку, на которой заманчиво дымились, испуская аппетитный запах, ею самой собранные грибы.

— Ах, моя милая барышня, бедная Майрид сама их жарила, и никто в этом доме не касался их, не глядел на грибы бедной Майрид.

Тогда Эвлин взяла тарелку и вкусно поужинала. Едва она кончила, как ее охватила тяжелая дремота, и, не в силах противиться ей, она присела на порог. Прислонившись к косяку, она вскоре погрузилась в глубокий сои, или, вернее, в странное забытье. Такой ее нашли там.

— Упрямая моя капризница, — сказал полковник, погладив прелестную головку уснувшей красавицы. И, взяв Эвлин на руки, он отнес ее в комнату, которая еще утром (так повествует рассказчик) была голой, убогой каморкой, а теперь блистала восточным великолепием. Там он положил ее на роскошный диван, закутал ее ножки алым покрывалом. И там, в мягком свете, льющемся через цветные стекла, которые еще вчера были ветхим подслеповатым оконцем, полковник в последний раз посмотрел на очаровательное лицо своей дочери.