Читать «Последнее странствие Сутина» онлайн - страница 129

Но одна могила всегда была для меня любимой, когда я ходил по моим знакомым маршрутам, останавливаясь на станциях воздушной географии мертвых. И в этот раз я также не хотел покидать любимый мной парижский некрополь, не навестив ее. Тем более теперь, после странной встречи со стариком. Она несет на себе самое прекрасное изречение, которое сумело сочинить кладбище. Могила принадлежит Сесару Вальехо, перуанскому поэту, родом из деревни в Андах, которого в 1923 году судьба забросила в Париж. Он мечтал о братской республиканской Испании и умер в 1938 году от поздних последствий малярии. Никто никогда не навевал столько поэзии на камень: Я лег снегами, чтобы ты спала. J’ai tant neigé pour que tu dormes. Снег и сон… «Я», как погодное условие, и окутанное нежностью «ты», которое хочется убаюкать. Потому что ему не спится.

Однако в тот день я никак не мог отыскать могилу, чего со мной еще не случалось. Я был сбит с толку и злился на самого себя. Прошло уже так много времени? Я перепутал кладбище? В восьмидесятых, когда я еще жил здесь, у меня был свой внутренний компас, по которому я всегда выходил на нужное место в этом море могил. Потерял ли я компас, испортилась ли стрелка? Пришлось обратиться к одному из служащих в форме, которые охраняют тут смерть.

А что, если боль не прекращается после смерти?

Мучимый своим вечным Перу всемирной несправедливости поэт написал «Девять чудовищ». Теперь они соединились в этом синдикате голосов на кладбище Монпарнас, и страдающий перуанец поет сыну заплаточника из белорусских Смиловичей в испуганное большое красное ухо:

А боль – увы! –все множится по свету,ее все больше каждое мгновенье;секунда боли – вроде получаса, не менее,в два раза больше боли…Или поболе? Мученик проглоченпрожорливой, кровавой пастью. Больно!Больней в два раза каждое мгновенье.Трава, и та болит,существованьепо сути – боль, точнее – боль двойная.Нет, никогда, о люди-человеки,так не болело сердце, лацкан, папкас бумагами, стакан, мясная лавка,сложенье, вычитанье, умноженье!Нет, никогда так не болела нежность,далекое так близко не взрывалось;нет, никогда еще горящий пламеньтак истово не притворялся трупом,льдом, холодом…Вовек, сеньор министр,сеньор министр здравоохраненья,здоровье не бывало столь смертельным!Нет, никогда мигрени не сдиралис живого скальп рывком, одним ударом…И в ящиках комода боль, и только,и то же – в потайной шкатулке сердца.Да что там, в сердце – в кожаном футляреу ящерки! Все боль – что с ней поделать!…Как боль нас атакует, братья-люди!То в тыл ударит, то подбавит с флангов,в кино настигнет, и на граммофонераспнет, чтобы потом на смертном ложеиз рук и ног больнее дергать гвозди!И высмотрит, и коршуном, отвесно,падет на наши письма и заметки…Страдать так трудно… даже помолившись…

Оказавшись наконец у могилы перуанца, царапаю огрызком карандаша на обратной стороне чеков из ближайшего МОНОПРИ. У меня нет с собой ничего другого, сколько ни выворачивай карманы брюк. Бабель, голый год, опиумный сок Сертюрнера. Никто не может быть иным, чем он есть. В небе над Монпарнасом висит подгоняемая жгутиками звезда геликобактер пилори. Кто убегает от детства, тому не следует ожидать рая. А менч он глик из а тойтер менч. Человек без счастья – мертв. Единственного спасения не существует. Единственное решение – цвет. Он – последняя возможная религия. Нет, я ошибся: революция. И вот ее красные святые – киноварь, кармин, драконова кровь, красная охра, мумия, марс красный, помпейский красный, пурпур, амарант, вишневый, красный крапп, рубин, инкарнат. Но кто же такой этот Арман Мерль?