Читать «Последнее странствие Сутина» онлайн - страница 125

Для поездки в оккупированную столицу жизнь Сутина выбирает катафалк. Вот белая простыня. Укройся. Изобрази труп. Так он сам сказал Кико в Вильне. Это нужно уметь рисовать. Ему потребовалась жизнь, чтобы наконец-то научиться рисовать смерть. Колесами неподходящего автомобиля.

Самые нелепые блуждания некоторое время служат жизни в качестве бесполезного удовольствия, развлечением для пресыщенности и испорченности человека, которого не смущают никакие зигзаги. Она вполне допускает их, не особенно беспокоясь. Несмотря на все виражи, путь всегда остается прямым. Слева и справа все переполнено жизнью.

Хаим значит жизнь, и на языке Библии это слово существует только во множественном числе. Только множественность жизни? Ничего единичного, она предназначена раствориться в целом – и исчезнуть. Кладбище называется Бейт-Хаим: дом жизни. Монпарнас – его имя в той жизни, которая любит путаницу, жизни беспечной и циничной. Место, где жили музы. Греческий горный хребет, по ошибке забредший во французскую столицу, языческое место посреди Парижа, полное жадных до жизни демонов. Роскошное кладбище, полное художников и адмиралов.

Я жил тогда совсем рядом, в крохотном, длиною всего несколько метров, переулке, впадающем в улицу Дагерр и названном в честь какого-то высокопоставленного военного, генерала или адмирала. Во всяком случае, одного из нищих мира, годящихся для обозначения коротких узких проулков. И где-то на огромном погосте, полном каменных свидетелей, притаилась анонимная черная надгробная плита с надписью: La vie ne meurt pas. Жизнь не умирает. Я видел ее тысячу раз, эту анонимную жизнь в единственном числе, короткое изречение, никаких лет жизни, ни года рождения, ни года смерти. Это было время, когда на кладбище Монпарнас появлялись первые умершие от СПИДа.

Хаим не умирает. Он есть во множестве. Каждый день я ходил по кладбищу, узнавал его сонных кошек, знал все ходы и выходы в доме жизни, где теряется смерть. Хаим не умирает. Хаим умирает. Хаим.

До революции эта территория принадлежала монастырю, Братству милосердия. Ветряная мельница без крыльев все еще одиноко стоит среди мертвых, заросшая плющом, любимая находчивыми птицами. Le Moulin de la Charité, Мельница милосердия принадлежит умершим. Здесь перемалываются воздушные зерна, десятки тысяч зерен, каждое зерно – человеческая жизнь, множественность жизни. Неожиданно мирское место, из которого взлетают души в их ветреном упоении, в их стремлении к воздуху и пространству. В век, когда родился художник, здесь находилось «репное поле», le champ des navets, на жаргоне исправительных колоний – нищенская могила, общее захоронение, куда сваливали трупы приговоренных к смерти и казненных. La vie ne meurt pas. Хаим не умирает. Верите ли вы в это или нет.

В течение многих лет я пытался понять, чем потрясают меня его картины. С того момента, когда Элени увидала в метро за моей спиной плакат с шатающимся Шартрским собором, который вот-вот должен был рухнуть на меня. Это было в 1989 году, вскоре после этого мы отправились в Шартр, километрах в ста к западу от Парижа, и заночевали в маленькой гостинице. Поблизости грохотали поезда, пока мы, лепеча, любили друг друга и уже не помнили, где находимся. Ничего, кроме дрожащих кончиков пальцев, в памяти. Как писал поэт: Человеческие губы, которым больше нечего сказать, сохраняют форму последнего сказанного слова. Когда мы увидели выставку в бывшем доме епископа, нам не нужно было ничего больше говорить.