Читать «Голгорфа Христа-белоруса, или Судьба фильма на фоне эпохи» онлайн - страница 5

Владимир Алексеевич Орлов

И когда Никиту, наконец, сместили, творцы возрадовались концу времени «волюнтаризма», не осмысливая ещё, что и в последующую эпоху — «застоя», «стагнации» — будут, как всегда в СССР, запрещать фильмы, картины, книги, скульптуру, даже песенки.

Идеологический «климат» в стране катастрофически холодал.

1965 год — в Лондоне выставка работ Оскара Рабина. Идеологи ведут дознание: каким образом вывезли из-за нашего «железного занавеса» картины художника из андеграунда? И — как посмели?!

1966 год — отправлены в тюрьму писатели Ю. Даниэль и А. Синявский. Отправлен в психушку — уже в третий раз! — литератор В. Буковский. Объявление инакомыслящего психически больным — это в СССР отрабатывался новый метод идеологической борьбы.

1967 год — в 6-дневной войне с Израилем поражение арабов, которых деньгами, советами и оружием поддерживал Советский Союз.

1968 год — «Пражская весна»: чехи осмелились отойти от политической линии, указанной советским руководством! И в Прагу врываются танки. А в Москве на Красной площади семеро отважных развернули плакатики, осуждавшие агрессию.

1969 год — на грани закрытия «Новый мир», редактируемый А. Твардовским, — единственный в стране журнал, до поры до времени осмеливавшийся печатать произведения авторов, которым уже предназначено быть изгнанными из СССР.

Вот в такой накалённой обстановке мракобесия создавался в Минске весёлый фильм «Христос приземлился в Гродно».

Правда, Главк в Москве уже унюхивал крамолу: фильм же открыто призывал к восстанию против властей, пусть себе и церковных!.. А потому ещё в процессе съёмок из Москвы приходит настораживающее указание: «…разрешить временно возобновить съёмки».

* * *

И вот, наконец, закрытый просмотр первого чернового варианта фильма. В маленьком зале только съёмочная группа и актёры-минчане.

С экрана за кадром звучат последние авторские слова: «Так заканчивается наша история, которая имела быть во дни жития короля Жигимонта, во дни жития и смерти скомороха Юрася Братчика».

Все понимали, что присутствуют при рождении необычайного, выдающегося фильма — мудрой и лукавой кинопритчи, — и радостно поздравляли режиссёра, автора, оператора, друг друга.

А дальше… Фильм принялись просматривать, сменяя один другого, инструкторы, замзавы отделов агитации и пропаганды, заведующие теми отделами, затем уже секретари райкома, горкома, обкома — третьи, вторые, первые; наконец, чины из ЦК…

Самые низшие инстанции проявляли сверхбдительность, буквально выискивали «антисоветчину» в старании догадаться: что именно может насторожить более высокого «ценителя». Те, что повыше должностями, были «милостивы» и то-сё из отвергнутого разрешали оставить, но давали новые замечания, требовали более кардинальных переделок, что совершенно разрушали замысел создателей. Но все вместе как-то не знали, к чему прицепиться. А по сути: не ведали, что с этим необычайным кинопроизведением делать… Сколько на совести каждого из них запрещённого, не снятого, не поставленного, не напечатанного!