Читать «Дарим тебе дыхание: Рассказы о жизни рядом со старцем Наумом» онлайн - страница 9

Крестилась-то я, ничего не понимая, не осознавая, мне еще предстояло через полгода в Печорах пережить переворот сознания — крещение покаянием, и Господь, предвидя это, дважды спас от нелепой внезапной смерти грешную мою душу.

И вот через пару лет как-то вечером позвонил мне из Ленинграда на работу Геннадий — самый близкий друг Леши:

— Ты столько нам с Алексеем рассказывала о твоем Батюшке, отце Науме, а я завтра приезжаю на один день в Москву. Отвези меня к твоему старцу.

— А когда ты приезжаешь?

— Рано утром.

— Ну, попробуем. Я сдаю ключи в девять, и можно через полчаса встретиться на Ярославском вокзале. Впритык, конечно, но шанс есть.

На вокзале мы увидели объявление об отмене электричек до часу дня.

— Все безполезно. Батюшка уходит в два, мы приедем в Лавру в лучшем случае только к трем, к закрытой двери.

— Все равно поедем. У меня будет время часов до пяти, потом бегом на электричку и сразу в поезд. Я хоть на пороге его кельи постою.

— Да кто нас пустит в келью, не пройдем даже через проходную. Знаешь, тогда молись.

И мы поехали с моим некрещеным Геннадием в Сокольники, в ближайший храм; он поставил свечи Матери Божией, вернулись на вокзал и в три часа все-таки оказались в Лавре возле проходной, нас почему-то сразу пропустили, что было в те годы совершенно невероятно, и вот мы стоим в тишине на пороге безлюдной Батюшкиной кельи.

— Ну вот, здесь Батюшка и принимает народ…

И тут послышались шаги, и в пустую приемную, к нашему великому удивлению, заходит наш старец.

— Ну что, приехали?

И начался разговор, который продлился ровно два часа, — как раз все то время, какое было у Геннадия, чтобы он мог успеть на свой вечерний поезд. Батюшка с такой любовью с ним говорил, и шутил, и даже «обижал» осторожно — проверял устроение души. Наш математик все выдержал достойно и смиренно. «Значит, и мама и папа твои — оба евреи? Жаль. Вот если смешивается кровь, ну, с польской, например, эти умнее бывают». И как бы между прочим:

— Где же ты такого хорошего нашла? Сколько тебе? Двадцать семь? Ваши обычно к тридцати крестятся. Ну вот, будешь изучать языки, заниматься древними переводами. Поосторожнее с металлом, с машинами…

Через год Геннадий позвонил мне рано утром: «У мамы онкология, в одиннадцать операция. Попроси Батюшку помолиться о ней».

Я едва успела на нужную электричку, и было уже без пяти одиннадцать, когда я добежала до Батюшкиной приемной. А там толпа во всех комнатах, и он где-то вдалеке, его не видно, только слегка доносится из самой дальней комнаты его голос. Я стою на пороге и кричу внутри себя: «Батюшка, мне бы два-три слова сказать!» И тут он как будто вырастает над всеми и обращается прямо ко мне: «Ну, говори два-три слова». Народ расступается, чтобы меня пропустить, и я передаю ему просьбу некрещеного Геннадия о своей некрещеной маме.

— Хорошо, но только она должна дать Богу какой-нибудь обет.

На следующий день позвонил Геннадий — операция прошла прекрасно. Потом еще десять дней все было прекрасно, а потом она умерла.

— А она дала обет Богу?