Читать «Робкий ангел возмездия» онлайн - страница 33

Юлия Ефимова

Маня только сейчас обратила внимание, что Фома сидит в своем фирменном «мазаевом» тулупе.

– Теперь вы поведайте мне вашу версию событий, – Фома сел напротив Мани на стул и внимательно на нее посмотрел, будто сомневаясь в ее дееспособности.

– Вы видели, он в пальто, – невпопад дрожащим голосом сказала Маня.

– Видел, – очень лаконично ответил Фома, давая понять, что это неважно и он ждет главного.

Маня поняла, что он не отстанет, – надо вспоминать.

– Я увидела, ну, там, в камышах и мне стало страшно, я не обрадовалась от того, что я оказалась права, что я не сумасшедшая, как вы меня сегодня выставляли, – не удержалась и упрекнула его она. – Было страшно, что человек, который сотворил это, ходит где-то рядом со мной, что этот ужас оказался так близко, ни в кино, ни на страницах книг, а рядом. Он дышит одним с нами воздухом, ходит по одним дорогам. Мне очень захотелось домой, под одеяло с головой. В детстве, когда мне было очень страшно, когда родители выключали свет и выходили из комнаты, я всегда была уверена, что кровать – это моя территория. Необходимо накрыться одеялом с головой – и все, ты в домике, тебя никто не тронет. Главное – это не высунуть нечаянно ногу из-под одеяла.

Фома не принял откровенности Мани и жестко оборвал ее:

– Я уже понял, что вы неординарная личность, также составил картину, как вы пошли спасаться от страшного мира под одеяло, но давайте все-таки ближе к теме, – говорил он это раздражительно и зло, на самом деле до него только сейчас стала доходить вся серьезность ситуации, которую он очень хотел перевести на фейк.

Маня, домашняя, комнатная девочка-женщина, которая даже в пробках уступала всем дорогу, а на работе была настолько правильная и порядочная, что коллега Лариска смеялась и подтрунивала над ней периодически, не выдержала и разревелась, громко и сильно. Так, как никогда в жизни не плакала, потому что леди не положено проявление таких сильных эмоций. Настоящая леди может плакать только дома в наглухо закрытой комнате, чтоб ни одна живая душа этого не видела, и то без особых истерик.

– Господи, как я устала, – закричала Маня, сопровождая все это диким ревом. – Не могу я так жить, решила лишь попробовать совсем немного изменить, переделать себя, а оно как все сразу навалилось. У меня столько событий за всю жизнь не происходило, сколько за последние два дня, – от обилия слез нос забился, и Маня начала шмыгать им как ребенок, вытирая слезы и сопли рукавом, окончательно профукав звание леди.

Писатель уже очень давно жил один, и он очень давно не видел женской истерики, Фома Навозов забыл, как себя вести в такой ситуации. Его мир, мир здорового бородатого сорокадвухлетнего мужчины был простым и понятным, разделенным на хорошо и плохо, на белое и черное. В нем не было места слезам, истерикам и спасению под одеялом. Нет, конечно, в его книгах было все: его герои жили в своем прекрасном восемнадцатом веке, они любили, готовы были умереть ради счастья, но это там, здесь он был уверен: ничего такого нет в помине, все человеческие чувства умерли, ушли в небытие вместе с чудесным восемнадцатым веком. Тогда почему же так жаль эту плачущую женщину, почему так хочется ее пожалеть, обнять и сказать, что все будет хорошо? Почему так щемит сердце, ведь Фома Навозов доподлинно знает, что это обман, он больше не подставит себя под удар, он выучил эту страшную аксиому навсегда: женщинам верить нельзя, он поклялся себе, что не оступится больше, не позволит им управлять собой, он поклялся сам себе – его больше никогда не убьют.