Читать «А как будешь королем, а как будешь палачом. Пророк» онлайн - страница 9

И я не сержусь на Ясека за то, что он перед всем хором распевает мое прозвище. Так уж получилось, что меня только Ясек, и даже больше чем я сам, имел право так называть. Правду говоря, если бы не он, я бы никогда не додумался, что могу так называть себя. Это он два года назад перед самым рождеством, когда мы спустились с хоров, прошли между потемневшими домами и вышли к реке, уже крепко скованной льдом, спросил меня, не желаю ли я куриного бульона. Мы шли по замерзшей реке, где ветер дует всегда сильно, словно через широкий рукав, оторванный от кожуха, и я, как никогда раньше, почувствовал запах куриного бульона.

Но мы не пошли к нему домой есть куриный бульон. У него дома, так же, как у меня, как и у всех в деревне, кур не ели. Куры несли яйца. За яйца покупали соль, керосин и спички. А когда кур набиралось больше и не нападал на них ни мор, ни лиса, ни хорек, ни ласка, а хозяйка была бережливой и терпеливой, то, возя яйца на ярмарки и откладывая грош за грошем, через пяток — десяток лет можно было купить еще одну корову, второго коня, веялку и даже полморга земли. Такое поле называлось «пальцем нащупанное», а его владелец — «хозяином из-под куриной гузки». Короче, мы не пошли есть бульон к Ясековым старикам.

А когда мы перешли реку и выбрались из ивняка, засыпанного снегом по уши, оказалось, что этого бульона нет ни у Ясековых родителей, ни в еврейской корчме и ни у кого в деревне. Но я знал, что этот бульон еще в перьях, в куриной слепоте и в квохтанье помещичьего курятника. Светя себе фонариком, мы шли прямо к нему. А когда были возле курятника к запаху снега прибавился запах птичьего помета и перьев, Ясек там остался, а я пошел дальше, к помещичьим конюшням, и, чтобы разбудить собак, зарывшихся в конурах, и как можно дальше отвлечь их от курятника, побежал вдоль забора, тарахтя по нему выломанным колом.

Как мы договорились, Ясек ждал меня возле дома одной вдовушки. Осторожно — замерзший снег скрипел под нашими сапогами — мы подошли к низенькому, едва светившемуся в снегу оконцу. Ясек забарабанил пальцами в замурованное изморозью стекло. За окном вздрогнула тень, похожая на огромное крыло. Вскоре отскочил деревянный засов, и белые руки обняли Ясека. Когда мы вошли в дом, Ясек вынул из-под куртки черную курицу со свернутой головой и отдал вдовушке. Вдовушка, хлопнув в ладоши, еще раз обняла и поцеловала Ясека, потом разожгла огонь в плите и принялась ощипывать курицу. Когда птица, разрезанная на куски, подпрыгивала в кипящем горшке, мы помогали ей, напевая самые милые сердцу рождественские гимны. Поздней ночью мы ели бульон с хлебом, а за полночь — мясо. Чтобы нам с Ясеком в делах везло, вдовушка закопала под порогом чулана кости, сложенные холмиком, красный гребешок и самое длинное перо из крыла.

С тех пор года два я вместе с Ясеком и вдовушкой почти каждую неделю ел курятину. Да и не только ее. Перепадали и гусь, и утка, а по большим праздникам и индейка. Через месяц я, поглядевшись в зеркало, заметил, что щеки мои округлились, а морщинки под глазами разгладились, как птичьи перья, как простокваша на холодке. Еще через некоторое время, когда я работал на соломорезке, брал охапку сена или наклонялся за корзиной картошки, у моих рубашек стали отрываться рукава, а брюки, словно их ножом полоснули, трескались на ягодицах. Никогда раньше я не был таким веселым. Я насвистывал, и когда расхаживал по дому, и когда рубил дрова, и когда чистил до блеска лошадей. Я любил перед рассветом выскочить полураздетым, только в рубашке и штанах, в молодой сад и из озорства отряхнуть яблони от снега. А когда я пел в костеле, то замечал, что мой голос, высокий и чистый, рождается во мне радостней, чем источник в чистом блестящем песке.