Читать «Новеллы и повести. Том 1» онлайн - страница 6
Павел Вежинов
Приключения болгарского Дон-Жуана в Польше едва заметно стилизованы под романтические повести прошлых времен. История чабана, забывшего людей и их отношения, беседующего «поименно» с каждой овцой, который, под влиянием магнетической силы внушения, вдруг представил себя на месте Дон-Жуана, — история эта настолько эксцентрична и романтизирована, что только в подобной «предположительной» и «неправдешной» рамке и может сойти за реальность. Думается все же, что Г. Марков не просто развлекает читателя. В «Варшавянках» через условную, я бы сказал, изощренную форму просвечивает мысль серьезная: полное «консервирование» в истории так же пагубно, как суетливое скольжение по поверхности современных впечатлений. В труде, нечеловечески тяжелом, герой находит исцеление от иллюзий и мечтаний, но еще ближе и теплее становятся ему люди.
Среди произведений этого двухтомника едва ли не самое сильное в художественном отношении — «Перед тем, как мне родиться». В этой новелле соединилось многое из поисков современного искусства. Полная свобода повествования, подчеркнутая субъективность интонации рассказчика, трагикомическая ситуация, цепкий глаз реалиста. Под покровом самоиронии и простого «человеческого любопытства» к занятным подробностям добруджанского быта автор проводит умную и ненавязчивую мысль о том, что прошлое наше, как бы мы его ни любили, не надо идеализировать, надо видеть его в реальных очертаниях. Это богатая и пестрая картина живой жизни, с ее смешными подробностями, часто с глубокими чувствами, страстями, заблуждениями, но всегда и с маленькими ежедневными открытиями, приближающими наше время, время, когда каждый из нас… должен «родиться» как личность, как гражданин. И. Петров написал вещь искрометно веселую, роскошную по рассыпающимся блесткам народного слова и народных характеров. В дыхании авторской речи нет никакой натужности. Сами излишества пародийных комментариев кажутся намеренным приемом; в этом смысле новелла И. Петрова заставляет вспомнить такие неумирающие образцы мировой литературы, как творения Рабле и Гоголя.
Лирический тон авторской речи, доброта, какая-то акварельная точность переходов отличают новеллу Й. Радичкова «Воскресенье». В ней есть почти детская наблюдательность, вера в ожидание простых чудес. Недаром так много места уделено в ней детям одного софийского двора. А посещение зоопарка, ироничный образ старого, уставшего льва в клетке, покупка кролика, ожидание волнующего чем-то вечера — все это как-то очень естественно и художественно-логично перерастает в прелестное лирическое отступление. Любовно говорит в нем Й. Радичков о золотоглавой Софии, которая последней прощается с заходящим солнцем. В композиции «Воскресенья» есть многое от лирического стихотворения. Роднит же эту новеллу со многими другими вещами последних лет доверие к факту, небоязнь «мелочей» жизни, умение в импрессионистских подробностях бытия видеть именно бытие, а не быт.
В ряде новелл читатель найдет еще один общий мотив — тревогу за наших детей. Духовный разлад между поколениями в произведениях П. Вежинова или К. Калчева не носит, разумеется, характера непреодолимых противоречий, но серьезное внимание к формам существования молодежи в современном городе, увлечения частью ее не лучшими и не достойными подражания образцами жизни, ее метания, принимающие порой уродливые формы — все эти серьезные комплексы, имеющие и возрастной и временной характер, конечно, волнуют писателей. Хорошо, что и Калчев и Вежинов не ограничиваются привычными для дурной беллетристики указаниями на внешние источники духовной заразы. Они пытаются рассмотреть более существенные причины смятения умов молодежи. В частности, осуждению подвергнуты такие качества родителей, как прямолинейность, душевная негибкость, черствость и аскетизм. Или неумение дать честный ответ на новые запросы действительности. Моральная сторона конфликтов — вот главные точки спора, прямого, как в «Ануше» Э. Манова, где любовь представляется суровым героям препоной «общему благу», а на самом деле оказывается способной поднять человека до высот немыслимого героизма; или не прямого, а подспудного спора-диалога двух родных по крови, но абсолютно чужих друг другу существ, как в новелле П. Вежинова «Человек с тяжелым характером».