Читать «Время собирать виноград» онлайн - страница 16

Теперь маме предстояло заботиться о двоих. Обескураженная нашим видом, разрываясь в сострадании к обоим, она сначала нерешительно устремилась к отцу, чтобы помочь ему взобраться по крутой лестнице на второй этаж, где он обычно отсиживался, когда бывал пьян; но, поглядев на него и уже протянув руку, она резко отвернулась, оставив его в беспомощном одиночестве, и со всей нежностью, на какую была способна, кинулась ко мне.

Кран с силой выбросил залп ледяной воды, мама принялась мыть мое грязное, окровавленное лицо — и это вернуло меня к только что пережитому страху. Именно сейчас, когда опасность миновала, из моих глаз брызнули слезы, я забился в рыданиях, хотя и не чувствовал нигде особенной боли. Во внезапной тишине, наступившей после случившегося, я вновь переживал страдания и унижения от побоев, многократно увеличенных воспоминанием, которое располагало их каким-то образом и в настоящем, и в будущем. Я нес их в себе все последующие дни и ночи, они одолевали меня и пронзали насквозь, и в свежие светлые рассветы, и в знойные послеобеденные часы, наполненные густым запахом виноградного сусла и гнилых ранних яблок, и в протяжные, будто разреженные часы мягких сумерек они обволакивали меня, превращаясь во вторую реальность, мучившую меня настойчиво и непреодолимо.

Утром, проглотив хлеб с маслом и мармеладом, я вышел на перекресток к крану, где сходились пять главных аллей, и взгляд мой невольно потянулся к воротам. За ними все с той же неподвижной яростью сверкал штык, я повернулся и побежал к винограднику и через него к садам. Меня встретил тихий шелест листьев, в мягкую пыль падали зрелые плоды, пчелы роились и напевно, убаюкивающе жужжали, откуда-то слышался говор. Я старался обойти работников, но они заметили меня и стали ласково приманивать:

— Гошка, иди сюда, что я покажу тебе!

— Бедняжка, опять один-одинешенек мается…

— Ты что, совсем не ешь ничего? Смотри какой худенький…

В руках у них желтели янтарные грозди раннего винограда или нежно-золотистые груши, наполнявшие рот сладким соком. Среди работников мне было спокойнее, но какая-то необъяснимая преграда разделяла нас. Не было прежней непринужденности, во время непредвиденной паузы я чувствовал их раздражение, плохо скрытое ласковыми улыбками, иногда они шушукались, склоняясь друг к другу, до меня долетали непонятные слова, усиливавшие напряжение в груди и вновь убеждавшие, что в нашем питомнике спасения от кошмаров нет.

Все чаще и чаще женщины, высохшие и почерневшие, с низко повязанными платками, закрывавшими почти все лицо, полушутя-полусерьезно, вдруг вытаращив на меня глаза, говорили:

— Гошка, скажи отцу, чтобы отпустил нас!

— Пусть господин управляющий снимет блокаду, ведь мы сдохнем тут, ей-богу!

Только дед Петр из Чаирлия защищал меня. Он клал руку мне на голову и, протягивая слова и закругляя концы их — будто молитву читая, — говорил: