Читать «Женя Журавина» онлайн - страница 49

Рудаков знал наизусть множество стихотворений, и случалось, что поток поэтических образов уносил обоих.

— Я люблю и прозу, — говорил Рудаков, — но стихи больше. В стихах иногда одна строка несет столько, что просто не охватить. Вглядываешься, а дна не видно. Как в это небо.

И он приводил ей такие строчки, строфы, целые стихотворения, и они вслушивались, вдумывались и забывали недавние размолвки.

Широкие горизонты

Весна шла в Приморье не спеша: путь не мал и не легок — перекрыт горами, забит снегами, ветры встречные и поперечные, морозы и вьюги.

В урочный час она тронулась в путь, выслала пернатых разведчиков, брызнула горицветами, но север дохнул холодом, снарядил свои снеговые фрегаты и двинулся навстречу.

Заметались на пролетных дорогах птицы, закрылись и поникли чашечки цветов, ссутулились и прикрылись белым покрывалом деревья и кустарники. Снег и холод, будто и не было весны.

Но весну назад не повернуть — весна собралась с силами и двинулась через горы и леса, шумная, многоголосая, победная. Стряхнули покрывала и распрямились деревья и кустарники, отодвинулся в укрытия снег, вновь раскрылись чашечки горицвета, каплями солнца вспыхнули восточные фиалки, лапчатки, одуванчики, калужницы; стронулись с мест и стали пробираться к северу зимовавшие в Приморье белые совы, зимняки, камчатские снегири, тихоокеанские орланы, а с юга ринулись на свои родные места жаворонки, скворцы, утки, гуси, журавли, цапли; как из дырявого сита, посыпалась различная пернатая мелочь. Волна тепла и волна жизни катились все дальше на север, все выше в горы, будоражили все живое: быстрее двигались соки в растениях, кровь в жилах, жизнь на земле, пробуждались насекомые, пели птицы.

Не петь у птиц не было сил. Легко сказать: вернуться на родину, за тридевять земель, из южной ли Африки, верховьев или низовьев Нила, Индонезии, найти родную долину, рощу, дерево, дупло, речку в кустарниках, подругу-хлопотунью, готовую порадовать полдюжиной желторотых, — кто не запоет?!

С необъяснимой тревогой встречала весну и Женя Журавина. Казалось бы, для тревоги не было причины: отношения с детьми, населением, товарищами по работе было безупречным; больше того, многие стали друзьями. Даже тетя Маня, мать Гриши, которая вначале встретила так неприветливо, училась у нее грамоте, в сынке души не чаяла.

Гришу теперь было не узнать. Упитанный, хорошо одетый мальчик, он и учился отлично. Ему и его матери Женя отдала львиную долю того, что оставила ей учительница Мария Петровна. Одела Женя и других учеников, и не только своего класса, а Пронину сама сшила рубашку.

Когда вышел на работу Петр Игнатьевич, дел у Жени поубавилось, и часто она не находила, за что приняться, а натура была деятельная и безделья не переносила. И само собой произошло, что она стала старшей пионервожатой. Пионеры приняли ее с воодушевлением, увлекли своими проектами,. и она на какое-то время «завертелась»: огородили школу, разбили клумбы, огородили и украсили могилку Марии Петровны: натаскали огородной земли, посадили цветы, у изголовья — елочку, а рядом — березки. Но всего этого хватило ненадолго, а дальше снова началась тоска и тревога.