Читать «Тонкая рябина» онлайн - страница 73

— Товарищ доктор, голова меньше болит, завтра я, вероятно, смогу уже надеть шлем, — попробовал возразить Радин.

— Тут я, товарищ писатель, знаю больше вас, — строго сказал Куренков, знавший все о Радине и очень сочувствовавший ему. — Голова ваша ушиблена осколком. Это у нас именуется контузией черепа второй степени, с возможными последствиями в дальнейшем. Чтобы их не было, мы три дня будем наблюдать за вами, а уж потом решим, что делать дальше, — и, меняя строгий тон на добродушный, сказал: — Ночуйте сегодня у меня, во-он в той палатке. Все равно работы столько, что я, может, только под утро приду соснуть часок. Да не забудьте уходя получить от нас врачебное свидетельство о контузии в бою. Это вам, поверьте, пригодится в будущем.

— Товарищ майор, — просительно сказал Радин. — Здесь, кажется, мой друг лежит, рядовой Ветров, моей же роты. Как…

Куренков остановил его.

— Тяжел, минный осколок рассек ступню, другой прорвал икру на той же ноге. Ночью делали операцию. Жив, думаю, будет, а вот хромым останется, это факт. — И видя встревоженное лицо Радина, успокоил его: — Это для него счастье, если только останется хром. Вернется домой, через год привыкнет, будто всю жизнь хромой был. Завтра я скажу вам, можно ли будет повидать его.

Радин вышел из палатки и медленно пошел ко второму эшелону.

Ночевал он во втором эшелоне у политработника дивизионной газеты Рохлина, и, естественно, в разговоре коснулись и литературной темы.

— Были недавно у нас писатели из Москвы, — сказал Рохлин, — Протасов, Смоленский… Они справлялись о вас. Знают, что у вас все хорошо, о награде тоже знают.

— Какой награде? — спросил Радин.

— А я думал, вы уже знаете об этом, — удивился Рохлин. — «Отечественная II степени» и медаль, кажется, «За отвагу». Завтра вам навесят их. Поздравляю, Владимир Александрович, — сказал Рохлин, довольный, что хорошую новость первым сообщил он.

Радин молчал. Вот и долгожданная свобода, и даже орден, возвращение в прежнюю жизнь. Но радости не было. «А Соня? А наша загубленная жизнь?»

Рохлин, смотревший на подернутое грустью лицо Радина, тихо сказал:

— Я вас понимаю, Владимир Александрович, но вашему возвращению к жизни могут позавидовать тысячи других несчастных.

Слова Рохлина, этого девятнадцатилетнего юноши, внезапно постигшего всю боль и глубину переживаний Радина, как-то успокоили его, и он благодарно пожал ему руку.

Куренков осмотрел его и велел проделать несколько манипуляций.

— Боитесь, что когда-нибудь свихнусь в результате контузии? — приседая на корточки и вытягивая вперед руки, улыбнулся Радин.

— Бывает всякое, но вам это не грозит, — ответил Куренков.

— Значит, можно возвращаться в роту? — спросил Радин.

— Нет, нельзя. У нас есть приказ командования дивизии задержать вас в медсанбате, пока не приедет начподив Ефимов.

— А зачем?

— Не понимаете? Вы уже не бывший штрафник, и даже не рядовой 93-го полка. Вы писатель Радин, честно, хорошо повоевавший с фашистами, которого нам приказано беречь.

На следующий день Радина на пять минут допустили в палату, где лежали тяжело раненные, подлежащие эвакуации в тыл.