Читать «Детство 2» онлайн - страница 121

Василий Сергеевич Панфилов

— Агась! Ну… то есть да. Только да про ситуацию, а не про редакцию!

— А как тогда? — Удивился опекун.

— Так… конкурс плясовой, слышали? Я уже не попадаю, потому как хоть и выздоровел почти, но в форму не вошёл, да и вообще.

— Наслышан, — Кивнул дядя Гиляй, — Отодвинули?

— Да. Такое себе впополаме — между завистниками и болезнью. Не ждут, словом. А надо! Напомнить хотя бы о себе, што вот он я — зачинщик, и такой весь из себя.

— А может, ну их? — Предложил он азартно, потихонечку заводясь, — Я капустник устрою, приглашу творческих людей, ты выступишь. А?!

— Ну… — Сходу отнекивать не хочу, потому ищу аргументы потяжелее, — а стоит? Публика эта творческая, так себе меня приняла. То есть не меня, а танцы мои. Такие заметки, што в ранг курьёзов Хитровских, да с такой себе сомнительной славой.

— Ну то есть не ваши знакомцы! — Быстро продолжил я, пока он набирает возмущённо воздуха в грудь, — Я за вовсе уж чистую публику говорю. Эстетов рафинированных. А рулят-то они!

— Можно и пободаться! — Набычился он.

— Можно, но лично мне и не нужно. Слава эта скандальная, она в двенадцать лет немножечко опасна. Вылезу через ваших знакомых, так и за танцы вспомнят, а там и заклюют! Просто потому што.

— А так, — На лицо сама выползает кривоватая ухмылка, — вроде как через купечество и не страшно. Не лезу в высокие эмпиреи, так сказать, со свиным рылом.

— Ну, — Дядя Гиляй задёргал себя за ус, ушедши глубоко в себя, — понимаю твои резоны. Не скажу, что полностью согласен, но я не ты. Другой жизненный опыт, характер, да и возраст, вот тут ты полностью прав. Могут и заклевать, вороны чортовы!

— И деньги! — Оживился он, подскочив на стуле, — С этой стороны я ситуацию не рассматривал! Чуть не полсотни купчин, собравшихся тряхнуть мошной, это серьёзно!

Я закивал болванчиком. Это как раз та ситуация, што ого! Не раз в жизни, но где-то рядышком.

— Думал через слухи, — Поделился я с опекуном, нервно сцепив руки, — через два источника. Один в вашем лице, другой в лице Льва Лазаревича, аптекаря. И всё такое, што ох и ах, как смешно, но слово дали, потому до срока и не можете говорить. И к купцам. А?!

Владимир Алексеевич заморщил лоб и закряхтел, поудобней устраиваясь на стуле.

— А вот здесь я бы предложил несколько правок! Для начала — разделить слухи… Я так понимаю, что ты от аптекаря прямиком ко мне?

— Да. Проверил на обидки, и вроде как и нет их. Тоже смешно, пусть и над ними смех.

— А если запустить, шо таки да? — Перешёл дядя Гиляй на одесский суржик, и подмигнул озорно, — Вот прямо такое да, шо ой вэй, да как нас опозорили!?

Я глазами захлопал, на што опекун усмехнулся только.

— Жизненный опыт, — Он весело дёрнул ус, — Публика-то какая? Каждый второй антисемит, а каждый первый вслед за вторым. И тут — такое! А? Бальзам рижский! Да с думками, что для семитов чортовых как соль на раны! То-то радости будет!

— А где радость — да такая, штоб с душком злобственным, там и с деньгами легче расстаются! — Подхватил я восторженно.

— Верно! — Учительским тоном отозвался Владимир Алексеевич, поправив отсутствующие очки, и улыбаясь так, што ни разу ни худая морда лица загрозилась треснуть.