Читать «И хлебом испытаний...» онлайн - страница 78

Наконец где-то в отдалении послышались медленные, но легкие шаги, и я подошел к дверям.

Какое-то серебристое облако появилось в конце четырехкомнатной анфилады, оно медленным, но еще довольно легким шагом приближалось ко мне. Я смотрел на гладко зачесанные назад волосы цвета самолетного дюраля, на длинное сухое лицо с глубоко посаженными темными цепкими глазами, на вертикальные морщины от скул к подбородку. Он был выше меня почти на целую голову; великолепный серебристо-серый костюм четко облегал подтянутую фигуру, свежая крахмальная рубашка отливала голубизной, и единственной домашней вольностью был слегка распущенный узел синего с серебряной искрой галстука и расстегнутая верхняя пуговка воротника. Я посторонился, мой батюшка вошел в комнату и протянул руку:

— Ну, здравствуй. С сорокалетием тебя. — Низкий, богатый оттенками голос проповедника вибрировал искренним доброжелательством, пожатие сухой руки было энергичным.

— Спасибо, — сказал я и дернул головой в светском поклоне, совсем как воспитанный мальчик.

— Садись, — плавным жестом он указал на диван, подошел к креслу, взял с пюпитра авторучку и аккуратно закрыл колпачком перо. — Чернила подсыхают, а потом не расписать сразу, — он положил ручку на место, чуть повысив голос, сказал в дверь — Инна, сообрази нам что-нибудь, — и сел в кресло у противоположного края стола.

— Как здоровье? — непослушным голосом спросил я, всматриваясь в его сухое длинное лицо.

— Здоровье на седьмом десятке должно быть хорошим всегда, — жесткие его губы приоткрылись в легкой улыбке. — А вот сорок лет — это очень серьезно. В сорок лет… хм, я… да, это — сорок седьмой… в сорок лет я не рассчитывал дожить до шестидесяти с хвостом, — он плотно сомкнул губы, прикрыл глаза, вспоминая.

— Ну, в сорок лет такое не очень и страшно, — теперь я по себе знаю.

— Да, да, я тебя понимаю, — открыв глаза, он медленно кивнул головой, положил ладонь на желтую с темными крапинами столешницу, на безымянном пальце блеснуло обручальное кольцо: кисть руки была почти юношеской, крупной, с длинными пальцами, свежей гладкой кожей — ни россыпи «гречки», ни переплетения синих вен.

Отцовская рука выглядела моложе моей. Я всю жизнь жаждал быть как все, жаждал всего как у всех, — чтоб были натруженные отцовские руки, чтоб — тусклый свет и тепло обыденности, чтоб согревало кровное родство… Глухая обида ворохнулась внутри мокрым дрожащим щенком, глухая обида и острая горечь. И во рту пересохло от внезапной злобы, не на этого красивого седовласого человека в дорогом серебристом костюме — на саму судьбу. Я почувствовал, как губы пошли косой нехорошей ухмылкой, и даже сам сжался от испуга, что сейчас, истерически взвизгнув, начну выкрикивать бессвязные идиотские обвинения и обиды, и ощутил тошноту от этого надвигающегося банальнейшего и пошлого «скандала в благородном семействе». Но тут с тихим шуршанием в комнату вкатился изящный легкий столик на резиновом ходу, небрежно и ловко подталкиваемый мачехой. Она надела голубой передник, молодивший лицо.