Читать «Сдохни, но живи...» онлайн - страница 5

В итоге, мест не хватало ни на свободе, ни в арестантских этапах. На тех же кораблях.

Некоторые из заключенных прыгали в океан, а японцы, курсировавшие рядом, их подбирали. Отец Володи не прыгнул. Не потому что боялся, а поскольку считал, что японцы — недруги СССР. А «наши» должны все-таки разобраться, что он никакой не враг. Так многие думали, пока не находили себя у расстрельной стенки или, в лучшем случае, в лагере.

Он потом всю жизнь себя упрекал, что не прыгнул тогда за борт.

На Колыме, в лагере, ему повезло. Какой-то врач-еврей взял его, почти мальчишку, но большевика, значит «троцкиста», истопником в тюремную больничку. И это стало спасением. Более того, войну он пробыл в лагере. А не на фронте.

Когда закончился срок, вернулся в Москву, работал, но в конце сороковых годов началась новая политическая «чистка» и о нем опять вспомнили. Снова арестовали и присудили 10 лет за какую-то невнятную измену Родине. Снова как коммуниста-троцкиста. Их уничтожали под корень.

Опять Магадан, но он и в этот раз выжил. После лагеря в Москву домой не пустили и он, женившись, переехал в Пермскую область, где, самоучка, стал бухгалтером. Жили замкнуто и бедно. Но живые, тихие и потому на свободе.

В 1961 году его наконец реабилитировали, как невинно осужденного. Молодость и зрелость ушли в костер лагерей. А отца Володи просто вызвали в Москву, вернули партийный билет и извинились. Работник, который занимался его «делом» искренне удивился при встрече — мол мы так и не поняли, за что вы сидели?

В общей сложности, в лагерях и на поселении он прожил 25 лет, всю сознательную активную жизнь. Потому и дети у него были поздние.

— Вот такая история моего отца, — сказал Володя — Когда мы подали на выезд из страны, потому, возможно, и не стали нас держать.

Дождь перестал. Италия снова заиграла своим многоцветием и жизнерадостностью и мы пошли в одно из двух мест, где могли встречаться эмигранты: помещение еврейского клуба «Шалом» и христианского, без названия.

Помню, заполняя анкету одна кандидат наук спросила меня — А как правильно писать в графе «национальность»: еврейка или идишка? Мы ведь уже на Западе.

— Пишите «ивритка» — хотел сказать я. Но передумал.

Врагов надо наживать на собственном успехе, а не по чужой глупости.

Другой якобы выпускник аспирантуры уточнял — А что это за город, Бостон? — Город, — ответил я. И он глубокомысленно кивнул, понятливый.

В клубе были кое-какие книги, эмигрантская периодика, место новостей, сплетен и беспутного времяпрепровождения тех, у кого не было денег. Те, кто их имел, подкупив бдительную только для бедных таможню или вывез что-то существенное, торчал, торгуя палатками и дрелями, на блошином рынке в Остии. А то и просто гулял, осматриваясь, по Риму и стране.

Даже Италия, как и жизнь, у каждого была своя.

В клубе я не задержался, поскольку был приглашен на званный обед к замечательным ребятам, москвичам Рему и Рите.