Читать «Сдохни, но живи...» онлайн - страница 12

Все дети рождаются Иисусами, но потом живут с кем ни попадя. И умирают как попало.

Один человек светился, словно только что вышел из дверей туалетной комнаты.

Прочищенный, как после исповеди в публичном доме.

Что нужно в этом мире, чтобы порой сделать другого человека счастливым? Кусочек лживой правды под стельку отвисшего языка жадности. Да щепотка тепла на неистощимый клитор самолюбия.

Один человек сказал мне, что долг он при случае отдаст.

— Только не последний, — ответил я и подумал: «А где он купил фольгу, прости Господи?»

Как-то так…

— Живут же люди, — подумал бродячий кот, оглядевшись в мусорном баке.

— Живут же, — подумала домашняя кошка, увидя удирающих от собак котов.

— Живут же, собаки, — подумал бродячий кот, заглянув в окно жилого дома.

— Так не живут, — подумал бродячий кот, увидя за стеклом сытую, но одинокую домашнюю кошку.

— Нелюди, — подумала домашняя кошка о хозяевах. — Им всё игрушки. Пора бы уже и кота привести.

— Живодеры, — подумал бродячий кот, глядя на хозяев, выгуливающих собак.

— Вот, — гордо сказала жена, поставив мне на стол утренний кофе. — Я еще даже животных не кормила.

Счастливее, чем овцы, не найти.

Они всегда на правильном пути…

Фотография

Два зеленых плацкартных железнодорожных вагона вместе с нами завезли в ноябре куда-то в глушь куцей беспородной тайги и оставили на рельсах. Я и сейчас не знаю, где мы были — в Забайкалье или в Якутии. Но мы были.

Мороз стоял адовый. Даже в ватных штанах поверх формы и в бушлатах работать получалось не более пятнадцати минут. Посменно. Родине нужен был наш бесплатный и бесполезный труд.

И мы долбили ломами мерзлую землю, отбивая при ударе только маленькие кусочки, отрезанные от целого, словно ломтики, глинозема. Похожие на нас.

Дело, понятно, не шло. Но никто нам и не мешал. Скорее всего, начальство просто пережидало, решая, куда отправить дальше. В одном вагоне все ребята были после Монголии. В соседнем — забайкальские.

Старший офицер приезжал откуда-то утром, торчал в вагончике и к вечеру убывал восвояси. Продукты и горячее привозили в бачках, а завтрак и ужин мы готовили сами. Свою ложку, главное личное имущество, каждый держал в голенище сапога.

Казенных ложек в этом мире всегда меньше, чем ртов.

Но никто извне к нам и не лез. Некому. Где-то гнила, распускаясь, своя жизнь. А нам здесь было все равно. Мы считали дни до далекого дембеля.

Какая разница, где отсчитывать время из одной клетки в другую, попросторней?

Все равно и в Монголии не было ни девчонок, ни домов, ни штатских, ни телевизора, ни радио. Там степь, работа и тоска за окном. Здесь тоска, работа и просторы с пролесками. Солдатчина…

По соседней действующей ветке проходили товарные поезда. Иногда они останавливались рядом. В них болтались цистерны с дешевым вином. Дежурный обязан был следить за этим. И порой ночью мы подскакивали от истошного крика:

— Рота, подъем!

Молодые, в хрустящих от холода гимнастерках, схватив рукавицы, чтоб не приклеиться на морозе, забирались на цистерны, ломиком вскрывали их и черпали вонючую кровавую жидкость ведром. Потом еще одним. Третьего, свободного, не было. И тогда из грязного выбрасывались лопаты, инструмент, и в ход шли слегка ополоснутые тем же народным пойлом рабочие ведра. Надо было успеть, пока поезд неожиданно не тронется дальше.