Читать «Мертвые пианисты» онлайн - страница 37

Если что?

Время шло, пальцы давно перестали болеть. Но бессонница никуда не исчезла. Когда ночь огромным черным ледником наплывала в комнату, Надя лежала с широко открытыми глазами. Смотрела на тревожно-темное глубокое небо в развалинах туч. И в унисон с радостью от самостоятельной жизни где-то за грудной клеткой распускался маленьким бутоном смутный, но терпкий страх.

А что, если бабушка и правда умрет? Даже если Надя и дядя Олег без нее не пропадут, это будет очень грустно. Надя представляла, как бабушкин взгляд останавливается, как ее серые водянистые глаза затвердевают, словно замерзают. И от зрачков по глазному льду тут же бегут тонкие трещинки. Белесые ресницы покрываются инеем. Бабушку выносят из квартиры на носилках, а на кухонном столе остается стопка непроверенных сочинений десятого «А». И чашка недопитого кофе «Якобс Монарх».

Если так действительно произойдет, виновата будет Надя. Ведь это Надя своим поведением доводит бабушку. Бьет себя крышкой пианино по рукам. Отказывается играть Бетховена. После того случая Юлия Валентиновна и бабушка снова просили Надю исполнить им «К Элизе». За локоть, правда, уже не тянули, но просили настойчиво. А Надя упрямилась. И бабушка каждый раз хваталась за сердце и прикрывала глаза. У бабушки больное сердце, и если оно остановится, Надя никогда себе этого не простит. Никогда. Она добровольно отправится в тюрьму за убийство. Напишет заявление, как Вильсон из сериала «Невспомненные». Даже текст заявления не надо будет сочинять: Надя прекрасно его помнит. Только имена придется заменить, но это просто.

Надя ворочалась, и шерстяное одеяло выбивалось из пододеяльника, покалывало кожу, обдавало затхлостью. В конечном итоге почти бесшумно соскальзывало на пол. Поднимать его не хотелось. Надю и без того словно окутывало изнутри одеяло. Такое же колючее и душное. И нисколько не согревающее. Бутон страха все распускался за ребрами, все выпрастывал лепестки. Превращался в полноценный ядовитый цветок. Было уже по-настоящему жутко. Было мучительно стыдно, потому что Надя неблагодарная, потому что бабушка — родной человек, а с родными людьми так не поступают.

А в середине марта с бабушкой и правда чуть не случился самый настоящий приступ.

— Боже мой, за что мне все это, — вздыхала она, прикрыв глаза. — Эх, Черняева, я так и знала, что этим все закончится. Вот ведь шалава.

Бабушка собирала вещи в учительской после рабочего дня. Судорожно запихивала в сумку стопку тетрадей. Надя сидела в углу и грызла сушку. Крошила на синюю складчатую юбку. Надю внутренне передергивало от того, что стопка неровная, что все тетради разных размеров и самые большие с трудом помещаются.

— Ну ладно вам, Софья Борисовна, — протянула из другого угла учительница географии.

У нее был ленивый и тягучий, как ириска, голос. Она сидела, закинув ногу на ногу. Слизывала с краев пластикового стаканчика легкую кофейную пенку.