Читать «Черновой вариант» онлайн - страница 46
Елена Александровна Матвеева
Вовсе Коваль не циничный. У него собака на днях никак ощениться не могла, а потом болела, так Коваль от нее двое суток не отходил, ухаживал за ней и щенками.
Жора не понимает, что виновата больше она, чем мы. Младшие классы, те, как придут на урок, обязательно разорвут листья драцены и заплетут в косички, бегонию едят.
Странно, если бы ко мне так относились ребята, я бы ушел из школы, хоть в уборщицы. А Жоре хоть бы что.
Тонина рассказывала у Капусовых одну историю, а Мишка Капусов — мне. Первоклассники написали письмо в милицию. Письмо с орфографическими ошибками: «Дорогая, уважаемая милиция! Заберите, пожалуйста, нашу учительницу. Очень просим».
Нельзя работать без призвания. Особенно с людьми.
31
Пятое февраля.
Я сбежал с физкультуры и явился домой раньше времени. Звонит Лидия Ивановна, мамина подруга, они вместе работают. В детстве я звал ее тетей Лидой, а она меня — Вовкой. Уже года три я зову ее Лидией Ивановной, а она меня — Володей.
Лидия Ивановна говорит:
— Вова, это тетя Лида, — вроде всхлипывает или охрипла. — Я зайду к тебе на минуту.
— Мамы нет, — говорю.
Заявилась-таки. Плачет:
— Мама под машину попала.
Я затрясся, слова не могу сказать. Хочу спросить:
«Что с ней? Жива?» А Лидия Ивановна мотает головой, и я все понимаю. Я ей показываю, чтобы ушла, а она жестами — «Сейчас, сейчас ухожу» и садится на сундук, рядом с вешалкой. У меня зубы дробь выбивают. Я хочу и не могу спросить: где она? ее привезут? и какая она?
Какие-то жуткие картины представляю. У нас старый дом. Лестницы узкие, крутые, марши короткие, не то что гроб — носилки не проходят. Когда умер сосед, его спускали вниз в простыне, а гроб ждал в машине.
Только бы ее не привезли.
Я плетусь в комнату. Подъезжает машина. Не помня себя высовываюсь в форточку. Нет, не она. Слава богу.
Парадное выходит во двор, а рядом, в подвале, сдают бутылки. Это за ними. Вот уже по конвейерной ленте поползли ящики. Звон стекла.
Я закрываю форточку. Не плачу. Странный озноб, пустота и неприкаянность. Меня уже не волнует, что ее привезут. Наверно, я ни о чем не думаю. Трясусь и шляюсь по комнате. На кушетку лягу, сяду на стул, опять лягу, на кровать, на белое покрывало, на котором мама не велела лежать. Прямо в ботинках, на живот.
Опять встану. Хочу закурить, руки трясутся.
Я не осознаю, что случившееся относится к моей матери, что у меня нет больше матери. А будто небо осело на меня и давит огромной мягкой, вязкой и серой тяжестью. Я лежу распластанный, и мне уже нечем дышать. Эта непереносимая тяжесть называется горем.
Просто — горе.
Я ее только сегодня утром видел.
Пошел на кухню. Возвращаясь, наткнулся в прихожей на Лидию Ивановну. Она не ушла.
— В Куйбышевскую больницу поезжай, — говорит.
Встает и направляется к двери. Я хочу спросить, как все произошло, и не могу. Вываливаюсь за ней на лестничную площадку.
— Как ее задавило?.. Лицо у нее есть?.. Что у нее с лицом?
Меня сейчас это беспокоит чуть ли не больше всего.
Мне страшно. Я боюсь того, что должен увидеть в больнице. Я боюсь ответа.