Читать «Стать экологичным» онлайн - страница 116

Точно так же поэт-романтик придвигается вплотную к своему личному опыту, знакомится с ним поближе, причем личный опыт выступает своего рода внутренним эквивалентом поверхности скальной породы. В опыте не бывает сквозной строки штрих-кода или проставленного знака копирайта — «Это опыт такого-то [вставьте здесь ваше имя]», — то есть не бывает имени автора, которое было бы инкрустировано в него наподобие слов в леденцах, которые продавались раньше на британском побережье. Отсутствие такого штрих-кода особенно заметно, когда опыт по-настоящему интимен. Представьте, что вы попали в автокатастрофу. Это чрезвычайное интенсивное событие, настоящая травма. И именно потому в нем возникает чувство нереальности. Чувство нереальности сопутствует менее центрированному на вас и более опасному для эго событию, которое становится частью вас самих (и, возможно, останется травмой на всю жизнь), одним из ваших самых ярких и даже пестуемых (вероятно, в дурном смысле слова) воспоминаний.

Таким образом, когда писатели, пишущие о природе, переливают из пустого в порожнее, возможно, перед нами серьезный регресс по сравнению со стилем, у которого нам уже пора было бы чему-то научиться, то есть по сравнению с мощной двусмысленностью того же Уильяма Вордсворта, множественностью призрачных голосов Шарлотты Тернер Смит, скукой Шарля Бодлера, мистичной в самой своей экологичности. И именно по этой причине им не удается быть экологичными, что как раз требовалось. Ведь экологичность включает ощущение моей мистической включенности в то, что я испытываю в опыте; это не может быть прямой, ничем не опосредованный опыт.

Религиозный стиль

Если даже понятие среды является продуктом неолита, а потому частью проблемы, а не решения, не следует ли отсюда, что наше экологическое время мы должны потратить, оплакивая ужасы так называемой цивилизации? Из этого предположения возникает определенный стиль, который я буду называть религиозным стилем. Данный режим становится с каждым днем всё популярнее, а способы его применения — всё более невоздержанными. Так, пространством всё более резких суждений и обвинений стали социальные сети.

У религиозного стиля давняя родословная. Рассмотрим, к примеру, такой популярный литературный жанр, как пастораль. В пасторали пара людей, похожих обычно на пастухов, — в них есть нечто от кочевников, и, возможно, именно поэтому они используются, — взбирается на холм, чтобы посмотреть вниз — на полное разложение, царящее в городе, и оплакать зло как саму суть цивилизации. Обычно экологический подтип религиозности принимает форму мизантропии, которая всё равно остается антропоцентризмом: люди — зло, поскольку они стали причиной экологического краха. Эта идея встроена во все повествования, которые иудео-христианство называет Грехопадением, но также и в рассказы других религий агрокультурной эпохи о переходе к сельскохозяйственному обществу, например в индуизме. В определенном смысле любой антропоцентризм является, судя по всему, мизантропическим, поскольку в конечном счете он вредит и самим людям. Возможно, нам стоило бы называть его мизантропоцентризмом.