Читать «Черный хлеб» онлайн - страница 65
Мигулай Ильбек
Ноги все время скользили. Шеркей несколько раз упал. Загон был почти рядом, когда с неба посыпались крупные градины.
Земля загудела, застонала под бесчисленными ударами. Шеркей накинул на голову кафтан. Выбиваясь из сил, кое-как добрался до поля.
— Пюлех! Пюлех! Что же это, что же это? Ведь я просил тебя, просил…
Град безжалостно взрывал борозды, со злобой вплющивал в них раздробленные, истерзанные в клочья стебли и колосья ржи.
Шеркей сорвал с себя отяжелевший от воды кафтан, расправил его пошире и бросил на землю. Сам повалился рядом. Стараясь укрыть как можно больший кусок поля, он широко раскинул руки и ноги, растопырил на руках пальцы. Ледяные комки со всей силой ударялись о распластанное тело.
Град уже прошел, а Шеркей все лежал. Когда он поднялся, туча была уже далеко. Над головой беззаботно сияло нежно-голубое небо. Только где-то у самого окоема лениво ворчал гром.
Шеркей обошел загон, собрал несколько колосьев, выдавил на облепленную грязью ладонь зерна, попробовал их на вкус. Вот и собрал урожай. А ведь соседние поля целехоньки, обошел их крупный град, обошел. Стоит себе рожь, качается под ветерком, стряхивая дождевые капли. Настанет день, придут хозяева, срежут ее серпами, свяжут в снопы, обмолотят, ссыплют зерно в закрома. А Шеркей…
Он вспомнил про другой загон. Может быть, хоть его не задело градом. Утопая по щиколотку в вязкой грязи, ринулся к нему.
Впереди показался верховой. Шеркей узнал мышиной масти иноходца — лошадь принадлежала Каньдюку. Наверно, старик послал Нямася или Урнашку осмотреть хлеба. Зря беспокоится, богатых несчастье всегда минует. Вон они, их загоны — колосок к колоску. Умылись, напились и теперь только усиками поводят от удовольствия.
Шеркей ошибся: на лошади сидел сам Каньдюк. Он остановил лошадь, внимательно посмотрел на почерневшее от горя, грязи и синяков лицо Шеркея и покачал головой:
— Что это ты, братец, под таким дождем бродишь? Гляди-ка, вымок как и вымазался. И градом тебя поколотило изрядно.
— И-эх! — послышался в ответ протяжный стон. — Если бы меня, меня только поколотило, бога благодарил бы, всю жизнь благодарил. Рожь, рожь побило! Колоска живого нет!
Казалось, Шеркей вот-вот разрыдается.
Каньдюк неторопливо слез с иноходца.
— Вытри грязь хоть. Еле узнал тебя. Всю деревню перепугаешь. Да.
Шеркей начал приводить себя в порядок.
— Так, значит, всю и выбило?
Каньдюк сочувственно вздохнул.
— И не спрашивай, и не спрашивай, Каньдюк бабай. Вроде и не сеял я ржи в нынешнем году, не сеял.
— Да… Но куда же от судьбы денешься? Мою тоже потравило. Но не очень. Слава Пюлеху, есть еще куда серп всунуть. Да.
Расстроенный Шеркей не обратил внимания на ложь Каньдюка.
— Тут делать больше нечего, братец. Идем-ка домой.
И они пошли в сторону деревни.
Каньдюк расспрашивал Шеркея о жизни, и тот, тронутый вниманием и участием, начал изливать душу, перечисляя свои бесчисленные беды и нужды. Старик важно шел по дороге, а Шеркей семенил по обочине. Жидкая грязь проступала между пальцами его босых ног, густела, свертывалась в комки, которые время от времени срывались и со смачным причмоком шлепались на землю.