Читать «Глубокий поиск. Книга 1. Посвящение» онлайн - страница 40
Кузнецов Иван
Единственное, чему вовсе не уделялось внимания в нашей подготовке, — провидение. Меня вроде бы проверяли на провидение при отборе в Школу — когда поднимали среди ночи. И ещё раз то же самое проделал наш главный психиатр и гипнотизёр Михаил Маркович уже осенью.
Он разбудил меня среди ночи и попросил предсказать его будущее на год вперёд. Но перед моим мысленным взором возникла его сестра — Аглая Марковна — и никуда не желала отодвигаться, стояла как вкопанная. Женщина очень дородная, она представилась мне худой и измождённой. Болезнь? Аглая Марковна осталась в Ленинграде, с ней из-за блокады не было связи. Должно быть, Михаил Маркович беспокоился. Но что бы я ни сообщила, он ничего не сможет поделать. И я промолчала, соврав, что ничего не получается. Не знаю, какие выводы сделал Михаил Маркович, но после того случая ночные визиты больше не возобновлялись.
И никто толком провидению не обучал, поскольку это невозможно. Когда работаешь с информацией о ближайшем будущем — часы, дни, то велика вероятность, что при этом просто считываешь намерения людей, характеристики объектов и наблюдаешь события, которые уже начали происходить. Если же брать более отдалённую временн
Исключение составляла Женя. Было общепризнано, что её прогнозы, как правило, сбываются — вплоть до деталей. Я изредка наблюдала, как Женю отводит в сторону кто-нибудь из наших технарей или даже из операторов. Её лицо становилось серьёзным и отрешённым. Она сообщала что-то собеседнику на ухо. Я думаю, спрашивали о личном: о родных, ушедших на фронт, о собственном будущем, о карьере. Не представляю, как Женька обходилась с ситуациями, когда нужно было сообщить человеку огорчительную новость!
Впоследствии, уже находясь вне стен Лаборатории, я тоже нахлебалась славы пророчицы, однако у меня были все основания бестрепетно сообщать любые, в том числе самые неблагополучные, прогнозы.
Прошло около месяца с тех пор, как я оказалась в Лаборатории. Меня всё больше беспокоило, что между мной и родными пролегло глухое молчание. Я вновь подступила к Нине Анфилофьевне. Поймала старуху в коридоре — у тёмной лестницы на первый этаж — и получила прежний ответ: нечего отвлекать серьёзных людей от дела из-за детских капризов.
Но я твёрдо решила уломать её помочь мне с письмом. Просила-умоляла, требовала, сжав кулаки. Наконец, разревелась, лепеча вперемешку про мать, про отца, который умеет читать, про бабушку, что та прежде болела, и я беспокоюсь…
— Вся Москва окопы роет, — злобно прошипела старуха, — и мать, и бабка окопы роют. Не до твоих нюней. Тётки там мокрую землю ворочают — по жопу в грязи, в воде, под налётами. Это вы тут прохлаждаетесь, катаетесь как сыр в масле. Живёте у товарища Сталина за пазухой, не знаете ни войны, ни работы! А люди надрываются.
И, гордо вскинув седую голову, она удалилась. А у меня даже слёзы высохли — настолько я была ошарашена. Как в тумане, прошла по коридору до любимого окна. Стройная, хоть и суровая, картина действительности, которая была у меня в голове до сего момента, расползалась клочками, которые я безуспешно пыталась совместить между собой. А «бесенята» в шаманской сторожко развернули свои бестелесные головы — одновременно, точно стая рыбёшек, — и наблюдали за мной, возможно, не без сочувствия. Во всяком случае, их рисованные лица вытянулись и злобные улыбки исчезли.
