Читать «Бродский и судьбы трех женщин» онлайн - страница 55

Помни:любое движенье, по сути, естьперенесение тяжести тела в другое место.Помни, что прошлому не уложитьсябез остатка в памяти, что емунеобходимо будущее.

Танец первый: «Бабочка»

Бродский говорил, что «Бабочка» – одно из его самых любимых стихотворений. Оно написано поэтом мастерски в стиле ломаной траектории полета бабочки и, конечно, на ту же «вечную тему»:

Сказать, что ты мертва?Но ты жила лишь сутки.Как много грусти в шуткеТворца! едвамогу произнести«жила» – единство датырожденья и когда тыв моей горстирассыпалась, менясмущает вычестьодно из двух количествв пределах дня.

Барышников исполняет танец «Бабочка» внутри танцплощадки-веранды, еще за плотно закрытой стеклянной дверью, и мы видим через стекла веранды и двери бьющиеся руки актера, как крылья бабочки. Бабочка пытается вылететь наружу, мечется, бьется о стекла веранды, но двери закрыты, веранда герметична и бабочке суждено умереть там, внутри того времени, «в пределах дня».

Мне показалось, что танец «Бабочка» является точной метафорой возможной жизни и смерти самого Бродского, одним из вариантов его судьбы, если бы поэт остался внутри «герметичной веранды» под названием «возлюбленное отечество». Жить внутри «герметичной веранды» им обоим, и Бродскому, и Барышникову, было невмоготу. Бродский звал Барышникова, как младшего брата, уменьшительно-ласкательным именем Мышь (вероятно от Михаил – Миша – Миш – Мышь), а себя представлял и рисовал Котом. На 40-летие Барышникова в январе 1988 года Бродский подарил другу свою фотографию с такой надписью: «Страна родная широка, но в ней дожить до сорока ни Мыши, ни ее Коту, – невмоготу».

7. Благая весть: «все люди смертны», но «со смертью не все кончается»

Какую же весть принесли нам новые переводчики Бродского – Херманис и Барышников?

Анна Ахматова в письме к И. Бродскому писала, что в силе остаются его слова: в поэзии главное – величие замысла. В чем же «величие замысла» режиссера поэтического спектакля?

А то, что спектакль является режиссерским, продуктом режиссера-мастера – видно любому зрителю невооруженным глазом не только из нулевого, оркестрового ряда, но и из 32-го ряда партера. М. Барышников и не скрывает, что идея всего спектакля принадлежит А.Херманису и «право вето» в отборе стихов тоже было за ним. Это «право вето» относится не только к отбору стихов, но и к последовательности их соединения «цепочками смыслов», хотя отбор стихов делался вместе с Барышниковым, и к «танцплощадке-веранде», созданной художницей Кристиной Юрьяне, и к световому дизайну Глеба Фельштинского, и к музыке, которой нет в спектакле, а «вместо слабых мира этого и сильных лишь согласное жужжанье насекомых», то ли кузнечиков, то ли цикад. Подчеркивая доминирующую роль режиссера в спектакле, хочу сказать, что я, зритель, воспринял постановку как общение с Поэтом через двух новых переводчиков – Херманиса и Барышникова.

Такая напряженная энергетическая цепь: Бродский – Херманис – Барышников.

Но в этой цепочке первый из трех – поэт, тоже не источник, а проводник, поскольку, как замечал сам Бродский, поэт – орудие языка, а не наоборот. Язык первичнее поэта.