Читать «Обреченный Икар. Красный Октябрь в семейной перспективе» онлайн - страница 87

Здесь интересно многократно повторяемое в протоколе в связи с доверием Сталина словечко «якобы»: следователь, в отличие от запертого в клетке подсудимого, знает, что Николай к тому времени уже расстрелян как враг народа, а тут обнаруживается, что два года назад «отец народов» ему доверял. «Якобы» маркирует воображаемый характер сталинского доверия; все это казненному пригрезилось, приснилось. «Органы» не ошибаются, а уж товарищ Сталин и подавно!

Изнанка «доверия» вождя (Сталин, как известно, не верил никому, включая ближайших родственников и сподвижников) вскоре обнажилась: уже в феврале того же 1937 года Лазарь Каганович предъявил Николаю Чаплину «материалы, изобличающие его в контрреволюционной деятельности на Кировской ж.д.». При этом нарком в своем кремлевском кабинете крыл подчиненного отборным матом.

Третья линия обвинения связана с работой Сергея Чаплина в НКВД. Его спрашивают, какая работа проводилась оппозиционерами по «оказанию помощи разведкам капиталистических стран в их борьбе против советской разведки». «Такие задачи, – парирует обвиняемый, – головкой нашей организации не ставились…»

Он признает лишь неэффективность работы Иностранного отдела, срыв ценных вербовок в Выборге (на тот момент финском) и Ревеле (на тот момент эстонском), называет какие-то ничего не говорящие непосвященному имена агентов. Сообщает факт заброски начальником 3-го отдела НКВД ЛО группы «честнейших комсомольцев для внедрения в террористические круги белых молодежных организаций и оставление этих людей на произвол судьбы, без всякой связи, в результате чего они сами перевербовывались и становились [вражескими. – М.Р.] террористами и разведчиками».

Мелькает в показаниях и имя разведчика Григория Сыроежкина. Сергей у себя дома познакомил с ним Николая: «Он произвел на Николая впечатление решительного и боевого человека, но в политическом отношении слабо ориентировавшегося… Сыроежкин не был удовлетворен своим положением по работе, и его обработка Чаплиным закончилась успешно, но так как он собирался уезжать из Ленинграда, он заявил Чаплину, что на него больших надежд возлагать не надо». Сергей явно не хотел втягивать своего учителя в это дело, тем более что тот вскоре уезжал в Испанию.

(Дед, конечно, не знает, что в конце февраля 1939 года «команда Блохина» расстреляла вернувшегося из Испании Сыроежкина как «польского шпиона».)

Сергей Чаплин признается, что, будучи уполномоченным Особого отдела при финском консульстве, должен был бороться с правотроцкистскими элементами, но «за полтора года работы не провел ни одного следственного дела по выявлению правотроцкистской контрреволюции». Дело «финского троцкиста» Артура Усениуса, проведенное 3-м Отделом НКВД ЛО, он называет «второстепенным и раздутым».

Вишенкой на этом зловещем торте является обвинение братьев Чаплиных – Николая, Сергея и Виктора – в подготовке убийства Лазаря Кагановича. В деле есть туманный рассказ о том, как Николай Чаплин, встречая наркома на ленинградском вокзале, чтобы отчитаться о работе и заодно вручить ему платок, подаренный работницами фабрики «Красное знамя», увидел знакомого чекиста, который расхаживал по перрону без фуражки. Чаплин спросил, почему он носит фуражку в руках, и тот показал в фуражке наган и заявил: «здесь самое опасное место». Как понимать этот анекдот, неясно, но в те времена любое упоминание об оружии в чекистской фуражке служило для следствия однозначным признаком подготовки теракта.