Читать «Игра и мука» онлайн - страница 184

Не просто пытаюсь, а хожу на территорию врага, чтобы там прокричать прямо противоположное. К счастью, сегодня мы можем смотреть и слушать не только официальные СМИ, но и не официальные, а также европейские, украинские, какие угодно. Они тоже врут, но с другой стороны. И где-то посредине может проявиться истина. В силу работы и профессии я много езжу по миру и вижу многое своими глазами. И сам пытаюсь донести правду до других. Хотя и она тенденциозна. Никто на знает настоящей правды, как сказал Чехов, и, как и во многих других своих изречениях, был совершенно прав. Еще он на этот счет говорил так: «… правда, в конце концов, восторжествует. Но это неправда».

76. Не кажется ли вам, что в этом торжестве фейковой правды правдивым может стать то, что заведомо неправда – то есть, театр?

Безусловно. Когда в застойные времена радио, ТВ, были в самом пике пропаганды и вранья, то единственными островками свободы были театр на Таганке, Ленком Эфроса, «Современник», БДТ Товстоногова, журналы «Новый мир», «Юность», группы Андрея Макаревича и Бориса Гребенщикова.

77. У многих художников – писателей, поэтов, режиссеров – есть некий основной месседж, который они адресуют публике. У вас есть такое главное послание, которое вы хотите донести до ваших зрителей?

Когда я сочиняю спектакль, мысленно сажусь на удобное место в зрительном зале и пытаюсь на сцене сделать то, что мне самому интересно было бы увидеть. Когда нужно решить некий пикантный вопрос – употребление ненормативной лексики или фривольная сцена, я сразу воображаю себе, что справа будут сидеть мама и сестра, а слева дочери. И мне не должно быть перед ними стыдно. Любой спектакль – это некий опыт, некая формула, анализ нашей реальности. Поэтому важно, чтобы люди чувствовали то, чувствую я. Но главное, чего я хочу от зрителей, чтобы они разделили мою точку зрения на те или иные события. Важно, чтобы события на сцене – сюжет, люди, персонажи оценивались теми, кто будет смотреть спектакль так же, как я это оцениваю. Чтобы они разделяли мою программу. Осуждать то, что я осуждаю, радоваться тому, чему я радуюсь. Мой спектакль – вербовка единомышленников. Я собираю компанию. Окуджава призывал взяться за руки и быть вместе. Театральный спектакль, или фильм, или книжка – попытка такой организации круга единомышленников. И нам должно быть с этими зрителями интересно жить. Свободно дышаться. Азартно преодолевать те или иные невзгоды. Когда-то спросил своего учителя Андрея Алексеевича Попова – для чего театр? Он не был теоретиком, просто хорошим артистом. И как-то он в ответ закрякал, немного помычал, повздыхал, а потом говорит: «Зачем театр… чтобы помочь людям жить». Мне этот месседж очень нравится.

78. Если бы вы отказались от добровольного «плена» современной драматургии – что бы хотели поставить из классики?

Ибсен, Чехов, Островский уже мной охвачены. Мне нравится представлять русскую классику за рубежом. Я всегда ставил то, что хотел ставить. Дома – современное, на западе – классику. Лучше скажу, чего не хочу. За исключением «Ромео и Джульетты», о чем думаю много лет, не хочу ставить Шекспира, не хочу ставить Мольера, не хочу ставить европейцев, даже Брехта. Когда-то очень обдумывал фильм «Жизнь Клима Самгина» Горького. Но поскольку кто-то опередил, то я и догонять не буду. В голове большое количество нереализованных идей – для театра, кино, литературы. А поскольку я давно нахожусь во второй половине жизни, хотелось бы только одного: успеть что-то сделать еще.